Кракен

— Я не понимаю, — сказал Андерс, пытаясь нащупать на телефоне кнопку девять.

— Ну конечно, — сказал Госс.

Сабби прошел под откидной частью прилавка, встал рядом с Андерсом, тронул его за руку, дернул за рукав. Андерс не смог набрать номер. Он попробовал сделать это снова.

— Я не мог быть покладистей, — сказал Госс. У него это прозвучало как «покладь-стий». — Я не мог быть покладистей. Дело было в жокейском клубе, и нам надо было привести в чувство сонного седельщика. Вообрази, как я удивился, когда услышал свое имя! А? Все к лучшему. — Он постучал себя по носу и подмигнул. — От сыскарей, а? Мое имя! Мое имя, можешь ты хоть что-нибудь объяснить?

Андерс почувствовал, что его живот словно наполняется холодной водой.

— Погодите.

— Это ты разболтал мое погоняло? Я прав или нет? Теперь все они обо мне расспрашивают! — Госс рассмеялся. — Как-то это погано. Назвать мое имя. Назвать мое имя. Это ты сделал.

— Да нет же. Я даже не знаю, как вас зовут.

Андерс опустил большой палец на кнопку, но последовал порыв воздуха, затем быстрый и резкий удар. Движения Андерс не различил. Он лишь знал, что Госс был по ту сторону прилавка. Андерс нажал на кнопку. Раздался шум. Откидная доска еще рассыпалась щепками в воздухе, а Госс оказался по другую сторону прилавка, перед Андерсом, совсем близко к нему, стискивая его запястье — так, что Андерс выпустил телефон и стал задыхаться.

Доска ударилась об пол. Госс свободной рукой изобразил язык болтающего человека.

— А ты разговорчивый малый, — сказал он. — Вы оба, ни слова!

Андерс ощущал запах волос Госса, видел вены под кожей его лица. Госс еще ближе придвинулся к нему лицом. Дыхание Госса вообще ничем не пахло, напоминая дуновение от бумажного веера. Но вот последовал выдох, сопровождаемый дымом. Андерс начал всхлипывать.

— Читал я эти книжонки, — сказал Госс, наклоняя голову в сторону полок с оригами. — Я читал их Сабби. Он был очарован. О. Мать твою. Чарован. Никакой тебе «Очень голодной гусеницы». «О, теперь расскажи мне, как сделать карпа! А теперь, как сделать лошадку!» Теперь я и сам могу. Давай-ка покажу.

— Я ничего никому не говорил. Я не знаю, кто вы…

— Сделаем яблоньку? Или черепашку? Складывать, складывать и складывать. — Он начал складывать; Андерс начал орать. — Я не так ловок, как ты! — со смехом сказал Госс.

Госс складывал его. Слышались звуки разрываемой влажной плоти и треск. Наконец Андерс замолк, но Госс все складывал и складывал.

— Не знаю, Сабби, — сказал он наконец, вытер ладони о куртку Андерса и прищурился, глядя на дело своих рук. — Мне нужно больше практики, Сабби, — признался он. — Это не так похоже на лотос, как мне бы хотелось.

Глава 21

Билли проснулся, словно выплыл из-под воды. Он задыхался. Он обхватил трясущимися руками голову. Вот что ему привиделось в том глубоком сне.

Он был точкой осознания, одушевленным пятнышком, чувствительным подводным узелком, и проплывал над океанским дном, которое виделось ему монохромным, совершенно неосвещенным, как и полагается; внезапно в этом дне возникла расселина, Марианская впадина воды, подобно сгущенной тени. Его маленькая безличная личность дрейфовала. И через невообразимо долгий промежуток времени он снова увидел под собою нечто, поднимавшееся ему навстречу. Сплющенную тьму, всплывавшую из тьмы. Неописуемую огромность. Билли, действовавший во сне, знал, чем это окажется, и боялся его рук, его многочисленных конечностей и необъятного тела. Но когда эта масса вошла в воду, освещенную хоть и слабо, но достаточно, чтобы различить ее контуры, то Билли сразу же узнал знакомые черты: это был он сам. Лицо Билли Харроу, обитателя Атлантиды, открытые глаза в течение всего пути наверх смотрят в небо. Он, огромный, давно был безжизненным. Замаринованным. Кожа в струпьях, глазницы размером с церковь опорожнены консервацией, огромные липкие губы оттянуты с зубов, слишком громадных, немыслимых. Законсервированный Билли-труп, выброшенный из глубины каким-то катаклизмом.