— Вправду, что ли, не возвращаются? — наконец вмешался Лаврин. Пьяненький мужичок обиженно вскинулся, будто искренне верил, что представление дается для него одного. Корчмари, напротив, развернулись к молчавшему доселе посетителю с самым любезным видом.
— Как есть, — уверенно сказал тот, что постарше, и выразительно стукнул кружкой о стол, так что пивная пена заколыхалась. — Все, как один. Кто пошел в сторону оболони — поминай как звали. Ни один не воротился.
— И правильно, — оживленно кивнул молодой корчмарь. — Мавка-то, охмурив, сонную болезнь напускает. Очнется поутру добрый молодец — а памяти ему убыло. Что случилось? Как произошло? Уж про корчму-то нашу не припомнит, так и знай! Ну и про остальное тоже, а то пойдет разговоров — мавки, они ж на людях все из себя скромницы, — он подмигнул Лаврину и поднес кружку к губам, окуная усы в пену.
— Откуда же известно, что мавки любят живых мужчин, если никто наутро ничего не помнит? — спросил Лаврин.
Старший корчмарь уважительно склонил голову, молодой посерьезнел. Пьяненький мужичок, ничего не понимая, тревожно перебрасывал взгляд с одного на другого к третьему.
— В корень зрите, милостивый государь, — уважительно сказал старший. — Никак ученый будете?
— Летописец, — не без легкой гордости, впрочем, нисколько не кичась, ответил Лаврин. — Хожу по свету, собираю легенды и сказания.
— А правда-матушка вас не заботит?
— Правда — она ведь каждому своя видится.
— Верно, — кивнул корчмарь. — А я вам вот что скажу: попросту люди болтать не станут. Хотя тут кое-кто. — Острый корчмарьский локоть врезал в тощие ребра младшего товарища, от чего тот охнул, поперхнувшись пивом, и погрозил побратиму кулаком, — поклеп возводит. А только бывают люди, что против чар нечистых выстоять могут. Вот от них-то и сказ весь идет. Верить им, конечно, нельзя… но разве проверишь?
— И проверишь! — возопил вдруг пьяненький мужичок, резво вскакивая с насиженного места. Видно, его вконец разобидело, что господа беседующие не обращают на него ровным счетом никакого внимания. — Еще как проверишь! Я вот пойду и посмотрю! На мавок ваших! И всю правду скажу… как есть!
— Скажешь, — ухмыльнулся младший корчмарь. — Прям в оболони рожей в тину — хлямс! Так и скажешь.
— Не стоит, милостивый государь, — покачал головой старший. — Как бы там ни было, а вправду никто еще с оболони не вернулся. Местных спросите, коли мне не верите — не ходят туда. Мавки — не мавки, а гиблое место.
— Пойду, — упорствовал мужичок, видимо, и в самом деле достаточно пьяненький. Лаврин смотрел на него с помесью любопытства и жалости. В мавок он, положим, не очень и верил, но справедливости слов младшего корчмаря отрицать не мог — упадет бедолага лицом в трясину, еще задохнется, неровен час. Но мужичок, кажется, не на шутку разошелся — вскочил, стал искать шапку, даром что темнело на дворе.
— Пивка хоть глотни на дорожку, — вздохнул старший корчмарь, незаметно подсовывая кружку ближе. — Хорошее у меня пиво… славное! Не раз, бывало, возвращались посетители с дороги, добавки просили…
Мужичок на миг заколебался, потом отчаянно махнул рукой, едва не врезав Лаврину по носу.
— Время не терпит, корчмарь! Мавка меня заждалась!
— Ну иди, — переглянувшись с товарищем, вполголоса молвил корчмарь. И только дверь скрипнула на петлях, побратимы повернулись к Лаврину, оставшемуся единственным посетителем: — А что, может, вы пивка желаете?
— Благодарствую, не пью, — твердо ответил тот.
— Обяжете, — заелозил младший, — сам варил, душу вкладывал. На тысячу верст отсель такого пива не сыскать! Хоть попробуйте!