— Уже выезжаю! — взволнованно бросил в трубку Вельзевул, бросил трубку и бросился к Децерберу.
— Ты был у доктора? — с порога выдохнул запыхавшийся Вельзевул.
— Я имел честь посетить господина Трудельца Гера. — Децербер не отрывал взора от бутылки, пальцы пса медленно и ласково поворачивали её то влево, то вправо.
— Имел честь? Это ты сейчас говоришь? — Вельзевул прислонил ладонь к Децерберову лбу. — Температуры как будто нет…
— Я ли это говорю? И ты спрашиваешь это у меня? Я, по-твоему, кто, философ?
— Я…
Децербер погрузился в раздумья.
— А в общем, да, философ. И я, и ты, и все — все мы, друг мой, философы. Отчасти, — счёл нужным уточнить философ Децербер, обращая левую голову к уподобившемуся истукану философу Вельзевулу.
— И что сказал доктор? — осторожно поинтересовался Вельзевул, присаживаясь рядом с Децербером.
— Что я здоров! — Пёс радостно взмахнул рукой, и Вельзевулу стоило больших трудов не лишиться головы.
— И что здесь плохого? — спросил дьявол, выныривая обратно.
— То, что это не так, — отрезал Децербер.
— Не так, ты говоришь?
— Нет, даже не так — а совсем не так!
— И головы… — Вельзевул опасливо протянул руку к оказавшейся поблизости глыбе с глазами, ушами и густой шерстью.
— Болят, — сказал Децербер. — Жутко. Невыносимо. Мне кажется, они сейчас взорвутся. Бум-бум, бум-бум, бум-бум… Этот ритм я слышу внутри них. Мои головы словно бы сокращаются, по крайней мере, так я это ощущаю, но со стороны ничего не видно. Со стороны всё выглядит нормально. А я, между тем, чувствую, как ритмично, синхронно, беспрестанно мои головы или что-то внутри них делает бум-бум, бум-бум, бум-бум… Сжимается и разжимается, сжимается и разжимается… Ты же слышал теорию о том, что вселенная сужается и расширяется? Так если бы не бессчётные мысли о выпивке и бабах, среди которых не развернуться, я бы решил, что внутри меня поселилась вселенная. Вельзевул, — Децербер схватил дьявола за плечи, — этот ритм — бум-бум — отвлекает меня. Когда он бум-бумкает — а он бум-бумкает непрестанно, — я не могу думать ни о чём. Ни о чём, кроме него. Даже о девушках. Вельз, это страшно!
Вельзевулу было страшно видеть друга в таком состоянии, но всё же он выдавил:
— Совсем-совсем не можешь думать?
Децербер немедленно отпустил его.
— Ну, ты что! — отмахнулся он. — Положение, конечно, плохо, но не безнадёжно. Могу, естессьно… Но сл