Прощай, Америка!

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не знаю, – ответил Лукаш, глянув на дверь кабинета Петровича. – Я тут ожидаю накачки от шефа…

– Очень нужно, – проронил Джонни жалобно.

– Ну… Где и когда?

– Ты сейчас в офисе?

– Да.

– Через десять минут я буду в кафешке… ну, в той, где мы с тобой завтракали. Напротив входа…

– Понял. Через десять минут, – сказал Лукаш.

В конце концов, можно будет узнать у бедняги, что именно у него выпытывали в ФБР и на что давили в первую очередь.

– Ты о деньгах не спрашивал? – помолчав несколько секунд, спросил Джонни.

– Нет, но Петрович сказал, что мне вроде полагается… Но ты тут при чем?..

– Ладно, – вздохнул Джонни, – через десять минут.

Из кабинета вышел Петрович.

– Анюта сказала, что тебе не нравится твоя же статья, – почти совсем без угрозы в голосе сообщил Петрович. – Это мятеж?

– Это врожденное чувство прекрасного и болезненная честность, – ответил Лукаш, пряча телефон в карман. – А это был Джонни, который совсем с ума сошел от жажды наживы и снова напоминал о деньгах. И как-то очень искренне говорил… Может, дадим ему? Вербанем – и дело с концом. Как в старые добрые времена. Мы ему деньги, а он нам…

– А он дополнительную головную боль, – Петрович покачал головой. – Вот казалось бы – милый молодой человек, выпускник Аннаполиса по специальности «морская пехота». Третий в выпуске, между прочим, но служить не стал, не нашлось для него места, ушел на госслужбу. Не женат, живет вместе с несовершеннолетней сестрой, опекуном которой является. И почему он так суетится, можешь объяснить? К нему, кстати, подкатывались на предмет вербовки, но он послал всех подальше и сообщил в ФБР. Ты не застал Кшиштофа Каминьского, его выперли из Штатов с волчьим билетом. Тогда американцы себе еще могли это позволить… Вернее, им это позволяли… Ладно, заходи, поболтаем.

Лукаш вошел в кабинет и сел в кресло для гостей. Петрович уселся на свое место. Задумчиво посмотрел на Лукаша.

– Значит, слушай. Один, девяносто четыре, пятнадцать, триста пятьдесят восемь…

– Петрович, не начинай, – замахал руками Лукаш, но Петрович был неумолим.

– Десять, шестнадцать, девяносто четыре.

– Девяносто четыре уже было, – с обреченностью в голосе произнес Лукаш.