Глава 2
Слава Полухин умирал страшно.
Лечение не помогло, самая надёжная и радикальная хирургия — осиновый кол в печень укусившего вампира — запоздала.
Процесс, поначалу в виде лёгкого недомогания, начался в тот момент, когда гладко выстроганное дерево обугливалось в корчащемся теле Наи. Агония наступила через полчаса после возвращения Ивана.
Агония была долгой.
Очень долгой…
Полухин горел.
Горел в полном смысле этого слова — заживо и изнутри, без видимых глазу дыма и пламени. Иван слышал о таких случаях — на уровне сказки, страшноватой легенды, — о сгоравших дотла людях. Сгоравших без пожара, без малейшего возгорания окружающих предметов. Ходили страшилки об остававшихся порой в постелях маленьких кучках золы — лежавших на белоснежных, ничуть не обуглившихся простынях…
Человек на три четверти состоит из воды — и это затягивало агонию. Тончайшие струйки горячего пара вырывались из пор кожи — окна в комнате давно запотели. Пор не хватало, кожа — на глазах высыхающая, становящаяся ломкой — лопалась, покрывалась трещинками — и из них тоже валил пар…
Громких криков не было: лёгкие и трахеи обуглились в первую очередь — вместе с другими внутренними органами. Но звуков раздавалось достаточно. Более чем достаточно.
И страшные то были звуки.
Содержимое растерзанной аптечки валялось на полу.
Наташка не выдержала — убежала в другую комнату. Убежала после получаса отчаянных попыток помочь, облегчить, экспромтом найти лекарство… Убежала, когда стало ясно — не поможет ничто.
Иван остался. Стоял рядом. Смотрел. Только Воинам стоит смотреть до конца на такое — чтобы никогда не закралось сомнение, чтобы не дрогнули сердце и рука в момент решающего удара.
…Вид и звук были ещё не самым страшным в этой сцене. И даже не запах, хотя зловоние было кошмарным.
Полухин оставался в сознании. Кричать не мог, но оставался в сознании. Почти до конца — внутренний жар шёл мимо мозга. Почти до конца… Почерневшие, обугленные куски мышц отваливались с костей, глаза лопнули, брызнув мутно-горячей жидкостью, — а Славик всё пытался что-то не то сказать, не то показать Ивану… Что-то, открывшееся ему в эти минуты…
Велика порой цена за право остаться живым.
Парма.
Кулом катит серые воды — из откуда-то в никуда…
Белая ночь. Действительно белая — не серое марево в болотном граде царя-реформатора.
ebooksa