Полезный Груз

Пиночет восхищенно на него посмотрела.

А Лопухин притих.

Балерина в углу вякнула что-то, и Пиночет, слетев с постели, приблизилась к ней и залепила ей пощечину.

– Я тебе велела мордой в угол стоять, гадина, – сказала она наставительно. – Встань мордой в угол!

Балерина встала. Пиночет снова запрыгнула на кровать, и плюхнулась позади Лопухина.

Муравьев, подождав, пока она угомонится, продолжил:

– Например, я предполагаю, господин Лопухин, что и в первый, и во второй раз вам заплатили, причем во второй раз заплатили значительную сумму. Негритянка эта двужильная – небось был у нее с собой, помимо младенца и подопечной, чемоданчик с купюрами, либо сертификатами. И конечно же приличные люди, живущие в особняке, получили двух детей в обход всяких проволочек, с такими делами связанных. Значит, тоже заплатили. А заложили вас, как вы выразились, те, кто в этом косвенно участвовал, и с кем вы недостаточно щедро поделились барышами. Обыкновенная жадность, господин Лопухин. Феномен часто встречающийся в обществе. Предполагаю, что когда вас заложили, инспекторы стали копаться в вашей профессиональной деятельности и обнаружили в ней изрядное количество подлейшего беззакония. И им, наверное, пришлось платить тоже – больше, чем тем, кто вам содействовал – чтобы вас не судили в уголовном суде, а всего лишь лишили лицензии.

– Я был профессионал высокого класса! – сказал возмущенно Лопухин.

– Я в этом почти не сомневаюсь, – подтвердил Муравьев. – Но и профессионалы высокого класса склонны бывают к жадности. Скажите, вам известно, что у белого ребенка был порок сердца?

Муравьев задал вопрос, глядя в блокнот. Он почувствовал на себе взгляд Пиночета, но не поднял глаз.

– Не знаю! А если вы все знаете, зачем спрашиваете! Зачем мучить человека! – надрывным баритоном сказал Лопухин.

– То, что мы знаем, вас не касается, – Муравьев покачал головой. – А история интересная. С другой стороны то, что вы с коллегами нынче затеяли в Авдеевке – возможно еще интереснее. Ну, это завтра на суде выяснится.

– Кстати, насчет завтрашнего суда, – снова подала голос Пиночет, касаясь спины Лопухина носком альпийского клога, от чего Лопухин в очередной раз вздрогнул. – На каких свидетелей было оказано влияние, не подскажете? Мы по верхам знаем, но хотелось бы уточнить.

– Ничего об этом не знаю! – закричал Лопухин.

– Не кричите. Имейте в виду, Лопухин, – сказал Муравьев. – Если вы хоть что-нибудь утаили, и если окажется, что попытка убийства Прохановой ваших рук дело, а вы нам сейчас злостно врали, то, сами понимаете – исчезнете вы незаметно и бесследно. Если признаетесь сейчас, то я попробую вас как-то выгородить. Выгоды от выгораживания мне никакой нет, просто вы мне нравитесь, наверное, а я грешным делом менее равнодушен к людям, чем мне положено быть по долгу службы. Будете говорить?

– Я все сказал.

– Хорошо. Сударыня, не пора ли нам?

Пиночет рывком соскочила с кровати, расправила плечи, сунула пистолет в кобуру под курткой. Резко обернувшись всем телом, она сделала плавное движение и выхватила из руки Лопухина мобильную связь.

– Очень кстати, – сказала она. – Сидеть тихо десять минут! Если на лестнице или в вестибюле или на улице к нам прицепятся, тебе не жить, Лопухин. Со всею ответственностью тебе говорю. – Она обернулась к балерине. – Успехов на поприще, барышня.

По лестнице они спустились в обнимку, и также в обнимку, перебрасываясь глупыми шутками, миновали охранника в вестибюле и вышли на свет Божий.