Плавным движением руки он переместил зажигалку себе под подбородок, и пламя обтекло – подбородок и часть нижней челюсти. Некоторое время посидев неподвижно перед ошарашенным священником и, возможно, не менее ошарашенной Пиночет, Муравьев выключил зажигалку и спрятал обратно в карман.
– Голография? – невольно вырвалось у Пиночет.
– Вы догадливы, сударыня. … Не скажу. Может голография, а может и нет, – сказал Муравьев самодовольным голосом. – Шесть месяцев в школе фокусников. Профессиональные секреты не выдаю. А с электрикой еще проще. Это не фокус, поскольку настоящий фокус в некоторой степени искусство. А не надувательство. Провода под напряжением – это надувательство. Прозрачный изолирующий полимер в распылителе можно купить в любом строительном магазине.
Очень сник Петр Алексеевич после этих слов, загрустил, затосковал. Муравьев пожал плечами и сказал:
– Наверняка ведь был момент, когда гость попросил чаю или воды, или отлучился в уборную. Словом, у него была возможность заглянуть в некоторые ящики некоторых столов и шкафов.
По тому, как Петр Алексеевич мигнул, Муравьев понял, что прав, возможность была.
– И изъять оттуда, – продолжал Муравьев, – некие бумаги, которые и являлись целью визита.
Священник очень сник, водрузил локти на стол, и подпер лоб ладонью.
– А скажите, – ни с того ни с сего осведомилась Пиночет, – нет ли у вашей дочери каких-нибудь высокопоставленных знакомых или подруг?
Поп поднял голову, посмотрел на нее, отвел глаза, поджал губы, вздохнул.
– Если не хотите отвечать, не надо.
– Вот вы здесь для чего, оказывается, – с тоской сказал священник.
Муравьев очень суровым взглядом посмотрел на Пиночет. В ответ она невинно похлопала ресницами.
– Анита Чайковская, – сказал поп. – Встречались дважды на прошлой неделе. Елизавета была в восхищении, но не думаю, что она навязывалась Чайковской в подруги.
– Дочь министра торговли? – деловым тоном осведомился Муравьев, глядя себе в блокнот и ненавидя Пиночета.
Священник замкнулся, стал отвечать односложно, и совершенно пал духом, судя по всему. Муравьеву захотелось его как-то обнадежить, но он помнил, что этого делать ни в коем случае нельзя. И так уж дважды прокололись.
***
На улице шел проливной дождь. Муравьев сказал возмущенно:
– Я ведь просил!
– Да ладно вам…