Каникула

– Я про другое. Как рисунок оказался у Стольцева?

– Э-э… я в запарке как-то не уточнил.

– Значит, не уточнил?

Поскольку лицо шефа стало стремительно наливаться красным цветом, капитан счел за благо щелкнуть каблуками.

– Разрешите идти?

– Иди уже, Мегрэ хренов.

* * *

Ответив на электронные письма и закончив прочие дела, Глеб постучал в комнату Вероники и предложил ей пообедать. Разговор за едой продолжал крутиться вокруг встречи с Марией Дуарте.

– Никак не пойму, что же имел в виду старик под таинственным «дебесе». А тебе знакомо такое испанское слово?

– Нет. Скорее, смахивает на какое-то сокращение.

Глеб взял листок бумаги и написал: D-B-C.

– А ведь ты абсолютно права. Это же просто три буквы испанского алфавита, которые так и читаются: «де-бе-се».

– Допустим. Но что они означают?

Поломав с минуту голову, Глеб раскрыл ноутбук, ввел предположительную аббревиатуру в поисковик, а затем принялся изучать результат.

Собственно в испанском ничего похожего не оказалось, поэтому компьютер услужливо предложил целую кучу иноязычных вариантов. Впрочем, вероятность того, что умирающий Дуарте свои последние слова сказал по-английски, представлялась бесконечно малой.

– По-моему, ты занимаешься ерундой, – глядя на его потуги, сказала Вероника.

– По-моему тоже, – согласился Глеб и с раздражением щелкнул крышкой ноутбука.

* * *

«Благословен Господь, твердыня моя, научающий руки мои битве и персты мои брани…» – процитировал про себя псалом Давида отец Бальбоа. Всякий раз, расследуя по заданию архиепископа очередное дело, касающееся интересов Церкви, он старательно укреплял себя в мыслях о том, что не несет никакой ответственности за ту кару, что с Божьей помощью настигнет виновного, ибо это прерогатива небес, а сам он всего лишь инструмент в руках Провидения. Впрочем, пути Господни бывают такими запутанными, что порой не сразу разберешься, кого в итоге наказали и за что.

Падре снова принялся листать свои заметки по поводу каждого из фигурантов по делу об убийстве священников, в который раз пытаясь разгадать, в чьем же прошлом скрыт ключ к разгадке.

Бальбоа начал с Хосе де ла Фуэнте. На первый взгляд в его жизни ничто не настораживало. Учился, как и Бальбоа, в Саламанке, в археологию пошел по стопам отца – Игнасио де ла Фуэнте, ныне все еще здравствующего девяностолетнего старика. По словам прихожан, редко появляющегося на людях де ла Фуэнте-старшего помнят как завзятого фалангиста. Впрочем, какого старика ни возьми, окажется либо оголтелым фалангистом, либо ярым республиканцем. Сам же Бальбоа, с одной стороны, ненавидел фашистов всех мастей, а с другой – так и не смог простить Республике зверств, учиненных над служителями церкви, и поэтому по мере сил старался соблюдать исторический нейтралитет.

Несмотря на отсутствие каких-либо оснований видеть в де ла Фэунте врага Церкви, Бальбоа решил пока не сбрасывать его со счетов и даже дал себе слово прокатиться в Саламанку, где расположен Главный архив испанской гражданской войны, чтобы лично покопаться в прошлом его отца. Мало ли что, а вдруг речь идет о чем-то очень личном?