— Значит, Хироко отмщена, да? — спросил он, всё ещё не глядя на меня.
— Да. — сказал я.
Валленкур не ответил. Он сидел, понурив голову, не издавая ни звука; лишь иногда вздрагивали под блузой его худые плечи.
Дверь кухни приоткрылась, и мы обернулись: вошла Грушина. Увидев Валленкура, она, не говоря ни слова, ушла — и вернулась, держа в руках платок.
— Спасибо… — прошептал Валленкур, вытирая лицо. Грушина присела рядом с ним, положив руку ему на плечо. Она недовольно глянула на нас.
— Господин инспектор, — начал Валленкур, подняв голову, и осекся. Его заплаканные глаза опухли, белое лицо покраснело. Слёзы всё ещё застыли на его щеках. В руках он комкал платок.
— Я не знаю. — тихо проговорил он наконец. — Я должен чувствовать радость, да? За то, что Хироко отмщена, верно? Но я не могу.
— Вы имели право знать. — мягко, но уверенно ответил я.
— Но это не вернет её. — тихо сказал Валленкур. — Я не хотел мести, господин инспектор. Я ничего не хотел, понимаете?
Он прижал к лицу платок. Грушина обняла его за плечи.
— Вам лучше уйти. — тихо сказала она.
Мы с Жюстиной переглянулись. Я поднялся с табурета.
— Прошу прощения. — сказал я и поклонился. Жюстина ограничилась кивком.
Валленкур ничего не ответил.
Грушина пришла проводить нас, пока мы обувались в прихожей. Она стояла, скрестив руки и облокотившись на стену.
— Зачем? — негромко спросила она. Я выпрямился.
— Потому, что он имел право знать. — повторил я. — Как и вы.
— Лучше бы вы этого не делали. — проговорила Грушина. — Сэйдзи… — она дёрнула плечами. Я кивнул.
— Возможно, вам придётся давать показания в суде. — сказал я.
— Возможно. — ответила она. — Господин инспектор…