Наконец, епископы пришли к заключению, что они не в состоянии определить, кем послана Жанна – богом или сатаной…»
***
Я отложил книгу.
– Слушай, а у тебя других способов справляться с проблемами, что, вообще нет? Чуть что – сразу меня куда нибудь отправить – и дело в шляпе! Сперва на Луну, потом в Ленина. А теперь вообще Девой какой-то предлагаеть побыть… Не нравится мне это, Петя, – как можно более проникновенно сказал я.
– Во-первых, Девой не какой-то, – энергично возразил мне он. – А совершенно конкретной: Орлеанской. Во-вторых, я сам туда собираюсь. С тобой. Ну не пушкой же нейтронной по этим мирам палить! – он развел руками. – Шум устроим на всю Вселенную, а потом какой нибудь мирок здесь зацепится, сохраниться. Остальные опять сюда вытянет, и все по новой… Ты же видел – я неделю считал, наверно, у компьютера на диске дыру протер – а все без толку. Да нам ведь совсем ненадолго надо – уверен, что за сутки все получится.
Я молча взял книгу и продолжил читать.
***
«… Армия преобразилась. Восторженные чувства к Жанне, преданность ей и
горячее желание сразиться с врагом, которое она разожгла в солдатах,
превзошли все, виденное Ла Гиром за его многолетнюю службу. Он не находил
слов, чтобы выразить свое восхищение и удивление перед этим чудом
таинственных превращений. Раньше он презирал это войско, теперь же гордился
им, уверенный в его мощи и сплоченности. Ла Гир говорил:
– Два дня тому назад они боялись кудахтанья курицы, а теперь с ними
можно отправиться штурмовать врата самого ада…
… Было часов восемь вечера, когда она со своим отрядом вступила в Бургундские ворота. Жанна ехала на белом коне и держала в руке священный меч из Фьербуа. Посмотрели бы вы, что творилось тогда в Орлеане! Что это было за зрелище! Черное море человеческих голов, мерцающее пламя факелов, гулкие раскаты восторженных приветствий, трезвон колоколов и грохот пушек! Казалось, наступает светопреставление. Жанна медленно продвигалась среди встречающих, выстроившихся шпалерами по обеим сторонам улиц, и ее фигурка, закованная в броню, напоминала серебряную статую, возвышавшуюся над морем человеческих голов. А вокруг теснились люди – мужчины и женщины, – взиравшие восхищенными, блестящими от слез глазами на это небесное видение. Благодарный народ целовал ей ноги, а те, кто не имел такого счастья, старались дотронуться хотя бы до ее коня и потом целовали свои пальцы.
Ни одно движение Жанны не оставалось незамеченным: каждый ее жест
обсуждался и сопровождался рукоплесканиями. Со всех сторон только и слышалось:
– Смотрите, она улыбается!
– Она снимает шапочку и машет кому-то! Как это красиво, как благородно!