Пухлый смущенно кивнул и представился. Словно пытался выговорить длинную формулу с набитым горячей кашей ртом.
— Как, простите?
— Фу-фу-фу, фу-фу, — пробормотал пухлый и покраснел.
— Стесняется, — пояснил Каим. — У него и так-то дикция не очень. Забудь. Это председатель попечительского совета.
Маркиз озадаченно уставился на Каима.
— А я, — продолжал тот, — председатель генеральной ассамблеи… Ну, тебе это ни о чем не скажет.
— Всегда знал, что вы докатитесь… — Маркиз упал в кресло и закинул ногу на ногу. Все еще чувствовался запах обезьяньей шерсти.
Каим выглядел хорошо. Каим избавился от вечной сутулости, волосы его в кои-то веки не были зализаны на обе стороны, в шейном платке затаился круглый, бездонно-голубой опал.
Пухлый безымянный председатель покачивался на пятках рядом с ним, погрузив короткие лапки в карманы серенького пиджачка. Он вызывал жалость.
— Мы докатились, — неожиданно внятно подтвердил пухлый. — У нас демократия. Меня избрали подавляющим большинством голосов шестого, седьмого и девятого круга… — он ошалел от собственной смелости и зарылся в носовой платок, отдуваясь.
— Все изменилось, старик, — Каим, не глядя на коллегу, опустился на стул. — Шефа больше нет, временное правительство — я, этот вот, и еще трое новых. Сказать по правде — вертеп и бардак. Так и живем.
— Ну и молодцы, — сказал Маркиз.
— Ты как сам?
— Работаю, — Маркиз потянулся за трубкой. Запах обезьян можно было забить только дымом, и желательно с сильной нотой латакии[14].
— Дуэли, — неодобрительно качнул головой Каим.
— Ты что. Давно уже нет. Так, по мелочи реабилитирую каких-то бедняг. Так-то я в литературе. Покровительствую писателям, понимаешь ли.
— Ты пишешь?!
— Обезьяны пишут, — отмахнулся Маркиз. — Я продаю.
— Н-да, — сказал Каим. — Только не говори, что ты прибрал к руками бесконечных обезьян[15].
— Прибрал. Чувствуешь, как воняет?