Сатья-Юга, день девятый

22
18
20
22
24
26
28
30

Пухлый смущенно кивнул и представился. Словно пытался выговорить длинную формулу с набитым горячей кашей ртом.

— Как, простите?

— Фу-фу-фу, фу-фу, — пробормотал пухлый и покраснел.

— Стесняется, — пояснил Каим. — У него и так-то дикция не очень. Забудь. Это председатель попечительского совета.

Маркиз озадаченно уставился на Каима.

— А я, — продолжал тот, — председатель генеральной ассамблеи… Ну, тебе это ни о чем не скажет.

— Всегда знал, что вы докатитесь… — Маркиз упал в кресло и закинул ногу на ногу. Все еще чувствовался запах обезьяньей шерсти.

Каим выглядел хорошо. Каим избавился от вечной сутулости, волосы его в кои-то веки не были зализаны на обе стороны, в шейном платке затаился круглый, бездонно-голубой опал.

Пухлый безымянный председатель покачивался на пятках рядом с ним, погрузив короткие лапки в карманы серенького пиджачка. Он вызывал жалость.

— Мы докатились, — неожиданно внятно подтвердил пухлый. — У нас демократия. Меня избрали подавляющим большинством голосов шестого, седьмого и девятого круга… — он ошалел от собственной смелости и зарылся в носовой платок, отдуваясь.

— Все изменилось, старик, — Каим, не глядя на коллегу, опустился на стул. — Шефа больше нет, временное правительство — я, этот вот, и еще трое новых. Сказать по правде — вертеп и бардак. Так и живем.

— Ну и молодцы, — сказал Маркиз.

— Ты как сам?

— Работаю, — Маркиз потянулся за трубкой. Запах обезьян можно было забить только дымом, и желательно с сильной нотой латакии[14].

— Дуэли, — неодобрительно качнул головой Каим.

— Ты что. Давно уже нет. Так, по мелочи реабилитирую каких-то бедняг. Так-то я в литературе. Покровительствую писателям, понимаешь ли.

— Ты пишешь?!

— Обезьяны пишут, — отмахнулся Маркиз. — Я продаю.

— Н-да, — сказал Каим. — Только не говори, что ты прибрал к руками бесконечных обезьян[15].

— Прибрал. Чувствуешь, как воняет?