Запах цветущего кедра

22
18
20
22
24
26
28
30

Забывшись, что спелёнута спальным мешком, амазонка попыталась выскочить из лодки. Рассохин выключил двигатель и поймал её за ноги, когда она наполовину свесилась за борт. Втащил, уложил на пол и придавил коленом. На белом лице застыл ужас, она продолжала кричать, но уже беззвучно.

Широкий «Прогресс» по инерции въехал в рощицу и застрял среди берёз. Стало совсем тихо, только ветер над головой шелестел тряпьём, и мелкие волны глухо стучали о борт.

В это время, как некий знак неба, образовался проран, и по возникшему в тучах тоннелю сошёл на землю единственный солнечный луч, словно прожектор, высветивший зловещие «флаги» на деревьях.

13

Почти до утра по посёлку носились пожарки с сиренами и мигалками, милицейская машина, мотоциклы; куда-то в противоположную от гостиницы сторону тёмными улицами бежали люди с вёдрами и лопатами. Для Усть-Карагача пожар стал событием редкостным: всё-таки горело каменное здание гостиницы — не какой-нибудь барак. Колюжный поддался совету Сорокина, сбежал, но куда деваться, тем паче без денег и документов, не знал. Знакомых — никого, если не считать сидящих в кутузке товарищей по экспедиции, оборудование и вещи в джипе под арестом, арендованный вертолёт на приколе, если вообще не угнали! Даже телефона нет, чтоб позвонить кому-нибудь...

Минут через двадцать он уже пожалел, что поддался соблазну шизофреника, сбежал и оказался вне закона, бомжом, иностранцем в своём отечестве. Свобода — это прекрасно, однако когда она вяжет по рукам и ногам, заставляя ещё и оглядываться ежеминутно, скрываться, нырять в подворотни от каждого прохожего, то становится хуже неволи. Конечно, можно в любой момент пойти и сдаться милиции или генералу из ЦК. Потреплют и в итоге выпустят — никаких оснований держать нет, однако посадят в самолёт и отправят в Москву. А это лететь обратно, да ещё и вновь попадать в клещи спецслужбы, выворачиваться, искать способ, как добраться до Гнилой Прорвы, где томится Рассохин, — ещё двое суток потеряешь, если не больше.

Да и стрёмно сначала сбежать и потом сдаться — расценят как слабость, поражение. К тому же он вдруг понял, зачем уже второй час болтается по взбудораженному посёлку: непроизвольно вглядывается в каждую пробегающую либо таящуюся фигуру и пытается узнать Евдокию Сысоеву. Он понимал, что это почти бессмысленно: посёлок наверняка не раз прочесали в поисках сбежавшей террористки, и сейчас ещё мотаются машины и рыщут пешие милиционеры. Вряд ли опытная поджигательница будет курсировать по улицам, скорее всего, уже где-то затаилась и наблюдает за суматохой. И всё же оставалась надежда на счастливый случай!

Экспедиция накрылась, и это теперь понятно. Если взялся за это ЦК со Старой площади, на Карагач можно не соваться, по крайней мере, в этом году. На будущий же, возможно, исчезнет необходимость искать зарытые книги: всё выкопают и утащат, если власти наложили лапу.

Навязчивые мысли несчастного Сорокина всё-таки не были такой уж фантастикой. И опять этот новоявленный генерал в образе Распутина... Вот бы ещё узнать, что это за истины в этом Стовесте, если за ним гоняются аж с царских времён? Причём цари вспоминают о нём и лихорадочно ищут, когда небо с овчинку, когда жареным пахнет, когда вынь да положь информацию, есть ли у них, царей, будущее? Всё это очень уж напоминает авантюрные истории, некие попытки утопающих цепляться за соломину, последние неисполнимые надежды, ожидание чуда, когда уже верить в здравомыслие нет времени. Колюжный насмотрелся на учёных-алхимиков из разваленной оборонки, которые пыжились над неиссякаемыми источниками энергии, из воды делали топливо и у каждого в гараже стояло по вечному двигателю, для запуска коих требовалось всего-то немного денег.

Если власть посылает явного шизофреника искать некую спасительную книгу, значит, с духовным здоровьем у неё напряжёнка. Сам закрытый Центр коммуникаций тоже напоминает параноидальную организацию: ну разве могут серьёзные государственники полагаться на некие истины, изложенные при царе горохе? Привлекать некоего человека, явленного в образе Распутина? Выискивать спасительные рецепты и ответы в предсказаниях Нострадамуса, Ванги и прочей ясновидящей братии? Ментовской полковник Галицын выглядит как самый разумный и здоровый человек, знающий цель, — отобрать у несчастного канадца успешное предприятие. И сынок его тоже, но остальные, в том числе и сам Колюжный, — романтики и фантазёры.

Была в этих рассуждениях единственная нестыковка, и Вячеслав это понимал: воскресший от варисовела Распутин выглядел как вполне здоровый человек, и даже образ блаженного сибирского мужика не скрывал его земного, практичного ума. То есть чудодейственная книга может быть только для лохов, на самом деле в карагачских дебрях есть всё-таки что-то сугубо реальное. Может, в самом деле книги, только те самые, закопанные староверами. Может, там есть некие ценнейшие, древнейшие манускрипты, которые с руками оторвут на Западе, дабы пополнить коллекции, и не за содержание оторвут — за рыночную ценность самих рукописей. А кто-нибудь из властных структур имеет возможность безо всяких проблем переправлять исторические памятники за границу и там выставлять на аукционы. Вот в это Колюжный верил без оглядки, потому что можно сделать огромные деньги из воздуха, не заморачиваясь ни промышленностью, ни нефтью, ни даже золотом. Не надо воровать дорогие скрипки, картины и реликвии из музеев, а потом трястись, что накроет Интерпол: закопанное давно списано, никому не принадлежит и никто не предъявит претензий.

Возможно, Рассохин и в самом деле что-то скрывал от Колюжного, но не по злому умыслу, а чтобы не заморачивать голову, да и Вячеславу некогда было вникать в детали: главное — идея понравилась, и почему бы не прокатиться по суровому Карагачу, да ещё с раскопками? С приключениями, с ночёвками у костров, с рыбалками, с душевными разговорами на природе, как, бывало, в отроческие годы на Вилюе? Почему бы не оторваться от постылой столичной жизни и месяц-другой не побыть самим собой?

В общем, как-то надо пробираться на эту Гнилую Прорву.

С этими мыслями Колюжный исходил весь посёлок вдоль и поперёк, но ни одной, даже примерно похожей женской фигуры не высмотрел. Дважды он подходил к милиции, поднятой в ружьё по случаю пожара и побега; а поскольку к отделению даже приближаться было опасно, то стоял и издали наблюдал: вдруг Евдокию Сысоеву поймают и привезут? Можно внезапно напасть, отбить, и будет случай познакомиться и похитить не только тело, но и душу. Таким образом исполнить заказ сумасшедшего.

Он отмёл навязчивые воспоминания о Сорокине, но ненадолго. Выловить опытную канадскую поджигательницу ни местной милиции, ни приезжему ОМОНу оказалось не под силу. Когда суета возле отделения улеглась, Колюжный отправился на аэродром, благо, что располагался он сразу за посёлком. На бетонной площадке стоял вертолёт МИ-8, подсвеченный фарами машин, шла торопливая погрузка. Полуголые, вышедшие из пожара омоновцы таскали сумки, ящики, и в этом мельтешении людей и теней Вячеслав заметил хромающего Распутина с косичкой. Штаб ЦК в гостинице был разгромлен, тайная спецоперация провалилась! Конкуренты готовились бежать. Предсказание ясновидца Сорокина сбывалось! И тут, хочешь не хочешь, а вспоминать его придётся ещё долго!

На удивление арендованный частный геликоптер торчал на прежнем месте, прикованный к земле тросиками, и пилот мирно спал в кабине, забравшись в спальный мешок. Вячеслав походил вокруг и осторожно постучал в стекло. Лётчик вскинул голову, после чего выматерился и посоветовал идти подальше — спросонья не признал. Потом вгляделся и открыл форточку.

— Вас что, выпустили?

— Выпустили, — соврал Колюжный. — Видишь, сами убегают!

Пилот, скучая, посмотрел на суету возле вертолёта.

— Мне по барабану...