— Помню.
— Ревность — это грязь общества. Пора изживать мирские привычки.
Полковник не хотел оставлять их вдвоём! И это неожиданным образом подогрело мстительное чувство Рассохина.
— Пожалуй, ты убедила меня, сестра, — согласился Стас. — Пойдём посмотрим на убежище. Это далеко?
— В священной роще, — она бессовестно манила его взглядом и в этом походила на Женю Семёнову.
Галицын сделал последнюю попытку удержать их, припал к биноклю и заговорил торопливо и успокоительно:
— Ну, точно! Будут ночевать! Выгружают какие-то ящики... Во, палатку растягивают!..
Хозяйка уже спускалась по лестнице вниз.
— Рацию включи! — запоздалым полушёпотом попросил полковник.
Она будто не услышала, сама принесла рюкзак, оставленный Галицыным возле производственного цеха, и вручила его Рассохину.
— Пойдём, — проговорила доверительно. — Покажу тебе прямые пути на свободу.
Похоже, лагерная община подготовилась к любому развороту событий, в том числе и к долгой осаде. Два запасных выхода было через потаённые калитки, устроенные в заборах, но в случае полного окружения можно было уйти подземным ходом, который начинался под угловой вышкой с тыльной стороны и заканчивался где-то в кедровнике. От забора до леса по всему периметру зоны ещё в давние времена была вырубленная полоса шириной в полсотни метров, сейчас густо поросшая осиновым и берёзовым молодняком, который уже доставал до середины забора. Матёрая и хотела вести его подземельем, однако открыла замаскированную крышку колодца и обнаружилось, что ход залило водой по колено!
— Ещё вчера не было, — тревожно проговорила она. — Ладно...
Вышли через потаённую низкую калитку и очутились в густом подлеске, нещадно изломанном и поеденном лосями. Земля под ногами оказалась много раз перепаханной уже заросшими противопожарными минполосами, и многие из них оказались залитыми талой водой. Не шли, а больше прыгали, и, надо сказать, Матёрая на каблучках делала это грациозно. Кедрач, который амазонки называли священной рощей, начинался сразу же за нейтральной полосой, причём стоял тёмно-зелёной стеной, настолько раскидистый и мощный, что иные толстые ветви доставали земли. Здесь было сухо, мягко и как-то покойно, словно и впрямь под кронами этих деревьев был иной мир.
Однако наслаждаться не пришлось. Матёрая сняла туфли и, босая, сразу прибавила скорости.
— Запоминай дорогу, — предупредила она его, словно школьника.
В глубине кедровника она остановилась возле сухостойного дерева и легко отвернула пласт хвойного подстила.
— Спускайся, — и подала фонарик.
Это был типичный подземный бункер молчунов, устроенный по всем правилам, в виде гробика, и разве что переживший капитальный ремонт — ступени лестницы, двери и кровля оказались новенькими, как, впрочем, и нехитрая мебель с крохотной железной печуркой. Вместо шкур на топчане — толстый мягкий матрас, одеяло и даже больничные простыни с казённым узором. В посудном шкафу на верхней полке стояли книги, тут же висела рация с подключённой наружной антенной — в общем, цивилизация, устроенная явно женскими руками.
— Здесь запас продуктов, топливо и свечи, — она достала из пачки самодельную восковую свечу и зажгла. — Только расходовать нужно аккуратно. Буду приносить тебе парное лосинное молоко — эликсир жизни. Ты пил когда-нибудь?