Роза и шип

– Мне было скучно, – буркнул Ройс.

– Он спать не мог от беспокойства, – объяснила Гвен.

Ройс нахмурился.

– Я хотел убедиться, что эти люди не… сам знаешь.

– Во имя Марибора, Ройс! – Адриан изумленно покачал головой. – Они спасли нам жизнь. Им можно доверять.

К тому моменту как Гвен уложила Ройса обратно в постель, его рана в боку снова открылась, и пришлось ее перевязать. Кто-то столь неумело зашил ее, что врачу пришлось наложить новые швы. Когда Гвен закончила, Ройс схватил ее запястье.

– Если вы… если вы что-то затеяли… если пытаетесь… – Ройс помедлил, не разжимая слабых, трясущихся рук. Она видела, как ему трудно. – Почему вы сделали это на самом деле? Почему помогаете нам?

– Я уже говорила.

Его выражение лица осталось прежним. Он ей не верил.

Гвен улыбнулась.

Ройс фыркнул.

– Я не понимаю. Тут что-то не так, и уж поверьте мне, я не тот человек, которому стоит переходить дорогу. Осознали?

Она с улыбкой кивнула.

– Что ж… хорошо. – Он отпустил ее. – И будьте осторожны, потому что нас разыскивает целый мир.

Ройс так и не сообщил подробности, но Гвен поняла, что за ними охотятся и они в бегах. Она укрывала преступников, и за это ее могли повесить.

Вспоминая эти месяцы, Гвен считала их самыми насыщенными в своей жизни. Никогда она не испытывала такого страха и такой эйфории. Днем она собирала сплетни и пыталась искоренить слухи о человеке, который просил помощи на Кривой улице в неделю большой бури. Ночью она кормила, мыла и перевязывала Ройса, ведя с ним непродолжительные – зачастую прямо-таки загадочные – беседы. Слабый как котенок, он был вынужден во всем полагаться на нее, и она видела, что это причиняет ему бо́льшие страдания, чем раны.

Поначалу он был молчалив, но дни шли, и они начали обсуждать столь серьезные вопросы, как готовка, шитье, скорые снегопады и Зимний праздник.

– Наверное, вы отмечаете его пиром и украшениями, – сказал Ройс. К тому времени он уже мог сесть, и они разговаривали при свете одинокой свечи. – Куча родственников и друзей, танцы и песни.

Гвен отметила нотку грусти, даже злобы в его голосе. Она покачала головой.

– Я никогда не отмечала Зимний праздник. Мы с мамой вечно путешествовали, обычно вдвоем, и у нас не было денег на пиры. После ее смерти, – Гвен пожала плечами, – я пыталась выжить. Тяжело веселиться, когда нужно выбирать между смертью от голода и рабством.