Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов ,

Ее мать в соломенной шляпе и темных очках слабо улыбается.

Мы с Гердой бродим по воде. Островки перекрывают бухту, так что волны, докатывающиеся до берега, ростом с ребенка и теплые, ласковые. Герда держится за мою руку и рассматривает их в мрачном молчании.

У берега стоит старый авиалайнер. Крылья срезаны и аккуратно положены рядом. Я веду туда ребятишек, и мальчишки с визгом забегают внутрь. Мы с Гердой снаружи рассматриваем домик духа лайнера. Какой-то остряк приделал святилищу маленькие белые крылышки.

Окрестные холмы еще сохранили свои леса, и кучевые облака нависают над ними стиснутыми кулаками, в которых зажат дождь.

Вечером гремит гром.

Я выглядываю из высокого окна и вижу в темноте зарницы. Мы занимаем целый этаж отеля при моем казино. У каждого мальчика свой номер. В трех комнатах, выходящих на фасад, есть балконы, и на них хватает места для диванов и столиков. Мы вешаем для колибри трубочки с розовой сахарной водой. Утром в комнатных цветах гудят пчелы, а шарики из зерен приманивают птицу Сарику, которая поет самые сладкие песни.

В эти последние дни игроки безумствуют: китайцы, тайцы, малайцы и корейцы играют в основном в баккара, хотя кое-кто предпочитает «одноруких бандитов».

За столиками моего казино изящные молодые женщины, красивые молодые мужчины и представители пары других полов сидят, выпрямившись, в готовности принять ставку, настороженные и пугливые, как кролики, особенно когда их стол пуст. Они платят процент от выигрыша. Кое-кто спит с клиентами, но они хорошие дети – не забывают посылать домой деньги. «Делай добро и получишь добро», – говаривали у нас в Камбодже. Теперь чаще говорят: «Тви акро мин лэй» – «Делай плохо, получишь деньги».

У меня в казино все честно. Колесики без подвоха. На вывесках – запрет на оружие. Ни животных, ни подростков не пускают. Невинных следует защищать. Сигареты и порошок запрещены – последние два запрета изображаются черепом со скрещенными костями.

У нас есть охрана, но порошок не выявляется никакими сканерами, поэтому кое-кто из клиентов приходит сюда умирать. Чаще всего на выходных. Мы находим обмякшие за столиками тела.

Думаю, некоторым кажется, что хорошо уйти под кайфом. Особенно впечатлительным китайцам. Для них игра – театр: позы крутых парней, танец сигареты, выразительное движение брови. Выигрываешь, улыбаешься, делаешь последний глоток курвуазье, а потом одна понюшка – и ты навсегда уходишь вниз. Для них это еще один способ победить и получить все. Для меня – лишние хлопоты с уборкой и лишний повод не пускать детей.

Наверху мы кончаем ужин и слушаем шум прибоя.

– Папа, – спрашивает меня Сампул, и это слово отзывается у меня в сердце, – почему мы все уезжаем?

– Из-за вторжения.

До сих пор это был странный, красивый сон, с буддистскими монахами в оранжевых одеяниях, выстроившимися в ряд перед однорукими бандитами. А теперь он превращается в глупое телешоу для подростков, только в моем сне это по-настоящему, я в нем живу. И, когда говорю, ощущаю свое грустное влажное дыхание.

– К нам летят пришельцы, – продолжаю я и целую мальчика. – У них много-много кораблей.

Мы уже видим их на окраине Солнечной системы. Они будут здесь через два года, даже меньше.

Он беспокойно вздыхает.

В этой разоренной стране на две трети радости и на две трети стальной мерзости. Дроби не сходятся, но так уж оно есть.

– Откуда нам знать, что они злые? – надувшись, спрашивает Сампул.