– Долго девчонка не протянет…
Именно тогда, кажется, я увидела, каковы они на самом деле. И выставила всех вон.
– Что-то случилось? – тихо поинтересовался Диттер.
– Ты случился, – я уселась на кресло и вытянула ноги, закрыла глаза. Ведьминскому чаю нужно дать настояться, раскрыть подлую свою натуру, в которой сплелись одинаково и горечь, и сладость. – Ты жить не умеешь.
– Мне говорили.
– Поэтому и вляпался…
– Тоже говорили.
– Повторение для здоровья полезно.
– Его уже почти не осталось.
– Сестра-то хоть знает?
Молчит. Не знает, стало быть. Не сказал, побоявшись побеспокоить, нарушить чужую сахарную жизнь в пряничном домике. И… пускай. У каждого своя мечта. Ему вот, в отличие от меня, удалось свою воплотить. А деньги… что деньги? У меня их много, только счастливой я себя не ощущаю.
– Хоть письмо ей напиши, – посоветовала я, дотянувшись до полки, где хранились стальные перья. – А то ведь нехорошо получится…
– Уже…
– Вот теперь молодец…
Он усмехнулся. И подвинулся ближе. Лаборатория у меня просторная,тут уж род постарался, но закуток для отдыха получился крохотным. И странное дело, теперь меня это даже радовала. У Диттера теплая рука. И пальцы его скользят по моей ладони, делясь этим живым теплом.
– А ты, если бы знала, что жить осталось недолго… кому бы ты написала?
Хороший вопрос.
– Никому, – подумав, ответила я. – Гюнтеру, пожалуй… он переживает. И еще Аарону Марковичу распоряжения оставила бы… но это другое.
Другое. И выходит, что по-настоящему близких людей у меня нет? Тех, кому было бы не плевать на мою смерть, и тех, на кого не было плевать мне самой. Даже Адлар и Патрик – приятели, не более… с ними весело было проводить время, а ещё Адлар в финансах разбирался, дал пару толковых советов когда-то… с женщинами у меня вообще не складывались отношения… и да, я одиночка. Была. И осталась. Да? Определенно.
– Чай пей, – велела я, отстраняясь. Какой-то… неприятный разговор пошел. Неудобный.