— Филипп Андреевич, а подскажите, специалисты-мозгоправы в городе есть? — спросил он, помогая судебному уложить тело на носилки.
— Полагаете, это какой-то безумец? — легко угадал подоплёку вопроса Филиппов и философски добавил: — Как говорил один хороший доктор и мудрый человек, голова — предмет тёмный, исследованию не подлежит.
— Это значит «нет»?
— Это значит есть, куда без них, но я бы особенно на них не полагался, — пожал плечами судебный медик и скомандовал: — Поднимаем! — после чего продолжил: — А так конечно можно поговорить, на Ильинской, сто второй дом, диспансер недавно открыли, там врачи, суд обыкновенно туда обращается за экспертизой, если возникают какие-то проблемы. Ещё есть больница за городом, но довольно близко, вёрст восемь.
— Благодарю, для начала попробую всё же завернуть на Ильинскую, — отозвался Титов, припоминая расположение этой улицы. Выходило опять же сравнительно недалеко от Департамента, в той же части города.
Когда мужчины с носилками и Аэлита подошли к машинам, Храбров обнаружился уже здесь. У его ног рвался с поводка небольшой рыжий кобелёк — дворняга с отметившимся в родословной спаниелем. Кудлатый, взъерошенный, он радостно улыбался во всю пасть, вывалив розовый язык и шумно дыша, и столь отчаянно мотал хвостом, что его заносило.
Пока мужчины грузили тело, Брамс радостно бросилась знакомиться с псом — животных вещевичка очень любила. Довольны в итоге оказались почти все: и Аэлита, со смехом треплющая вислые собачьи уши и чешущая жёсткую шерсть, и пёс со звучным именем Штык, вдохновенно вылизавший девушке лицо и руки, и даже гордый своей полезностью Храбров, кажется, принимавший восторженные девичьи восклицания «Ай, какой ты красивый!» и «Ой, какой умный!» на свой счёт.
Даже Титов первое время радовался, наблюдая за этой вознёй: искренне смеющаяся, совершенно счастливая Аэлита была невозможно хороша и вызывала невольную улыбку своим детским восторгом. Но его радость кончилась в тот момент, когда Брамс распрямилась, чтобы вместе с городовым и освободившимся поручиком проследовать вдоль берега: борта и длинные девушке рукава белого кителя пестрели клоками рыжей шерсти и были щедро вымазаны грязью с собачьих лап и даже, кажется, слюной.
От замечаний по поводу подобного пренебрежения Натан удержался одной только силой привычки: не приучен он был ругаться при женщинах, даже столь безалаберных.
— Куда теперь, вашбродь? — бодро осведомился Храбров.
— Пойдём вон туда, к берегу, — Титов махнул свободной рукой вверх по течению притока; в другой он сжимал оторванную от подола покойницы тряпицу, в которой была завёрнута свеча и срезанная с рук бечёвка — самая сухая часть утопленницы. — Пройдём от моста до мыса вдоль реки, может, и унюхаем что?
— А что только от моста? — удивился городовой.
— Столкнули бы тело раньше — его бы или раньше прибило, или вовсе унесло, — пояснил поручик и протянул городовому тряпицу: — Вот, держите. Ваш пёс — вам и карты в руки.
Ефрейтор взбодрился, даже как будто подтянулся и помолодел. Спустил Штыка с поводка, и, пока осторожно разматывал тряпицу, пёс успел по нескольку раз обежать людей, обнюхать их ботинки и пару раз задрать лапу на окрестные кусты.
— Штык, нюхай! Штык, ищи!
Пёс старательно обнюхал лежащие на платке предметы, поначалу ткнулся в ноги Титову, чей запах тоже был на вещах, а после помчался вперёд.
Люди шли без особой спешки, а Штык носился вокруг, то замирая и принюхиваясь, то — вновь срываясь скачками. Он, кажется, вообще не умел ходить — либо стоял, либо бежал. Если бы не китель, Натан может и теплее отнёсся бы к кобелю, собак — таких вот рабочих, умных, не чета комнатным подушкам, — он весьма уважал. Однако с ходу простить рыжему испорченную вещь не мог и потому только терпел его присутствие в силу необходимости.
— Аэлита Львовна, что там по вашей части? То же, что и в прошлый раз? — полюбопытствовал поручик.
— Не совсем, — задумчиво проговорила она. — То есть умбру, видимо, похожим образом стёрли, но её всё-таки чуть больше, чем в первом случае. Как будто её стёрли, но тело столкнули в воду не сразу. Или, может быть, сразу, но рядом с ним какое-то время находилось что-то ещё.
— А что именно, не можете предположить? Хотя бы примерно?