Уездный город С***

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я должна это сделать, — кивнула она. — Говорите.

— Какие отношения были у Акулины с супругом? Они плохо ладили?

— Они совершенно не понимали друг друга, — медленно качнула головой Наталия Николаевна. — И, верно, не желали понять… Когда женятся в горячке страсти, та вскорости остывает, и остаётся только зола да два чужих человека.

— Но почему они не разошлись? И в чём причина размолвки?

— Кулечку я вырастила так, что для неё в человеке главным был человек. А для Сергея Михайловича важнее наружность. Ей муж нужен был, а он всё камнями и тряпками отдаривался…

— Как вы думаете, у Акулины мог быть другой мужчина? Насколько она была в отчаянии от такого вот непонимания?

— Она не стала бы меня беспокоить подобными новостями, — хозяйка вновь покачала головой. — Она была хорошей, честной, чистой девочкой…

Голос женщины дрогнул, и Титов постарался аккуратно увести разговор немного в сторону. Ясно, что отвлечь безутешную мать от её горя не получится, но можно хотя бы не бить прямо по больному. Он выспросил всё про подруг, про планы на вчерашний день, про обычные наряды для выхода и какие-то, может быть, новые тревоги и беспокойства женщины, про подруг и увлечения. И получил некоторую пищу для размышлений.

На выход Акулина, если верить матери, одевалась скромно и аккуратно, а в последнее время — не дни, скорее недели, — была как-то особенно задумчива и делалась мрачной, особенно когда дело доходило о вопросов о муже. Своё настроение она никак не объясняла, лишь отшучивалась, но Наталия Николаевна предположила, что дочь намеревалась прекратить затянувшуюся агонию печального брака. Невзирая на неминуемое неодобрение и даже порицание окружающих, особенно старшего поколения, Акулина, кажется, была уже готова к этому шагу. Ρазводы не поощрялись ни церковью, ни обществом, однако с учётом отсутствия детей Горбачи могли расторгнуть брак без особого труда.

А вот двух других покойниц, портреты которых поручик на всякий случай показал Наталии Николаевне, та предсказуемо не опознала и среди круга общения дочери таких не видела.

Титов записал показания женщины, возлагая, впрочем, куда больше надежд на дневник и подруг Акулины. Любящая дочь наверняка не стала бы расстраивать больную мать неприятными вестями, а вот поделиться с подругами или, лучше, с немой книжицей — совсем иное.

— Наталия Николаевна, как вы себя чувствуете? — наконец ровно спросил поручик, когда все прочие детали оказались выяснены. — У меня есть еще один, последний, вопрос, но он может быть весьма тяжёлым и болезненным.

— Спрашивайте, господин полицейский, — тонкие бледные губы тронула слабая улыбка, или даже тень её. — Мне остались считаные дни или даже часы, и если вы сократите этот срок — я буду счастлива.

— Вы знали, что ваша дочь носила ребёнка? Около месяца.

Женщина несколько мгновений сидела неподвижно, после чего медленно качнула головой, хотя уже можно было обойтись и без этого: ответ стал ясен сразу. Да, впрочем, Титов о нём догадывался еще до того, как задал вопрос, однако не спросить не имел права.

— Что ж. Раз богу так было угодно… Видимо, я сильно грешила в жизни. Впрочем, скоро уже за всё отвечу, — голос её сошёл на невнятное бормотание, потом повисла тишина. Через несколько мгновений неловкого, напряжённого молчания, которое сыскари не решались нарушить, Наталия Николаевна вновь заговорила — ровно, почти твёрдо: — Это всё, что вы хотели узнать?

— Да. По крайней мере, пока.

— Потом уже не будет. Мы с вами уже не увидимся, — качнула головой женщина. — Поймайте его, пожалуйста.

— Мне самому очень этого хочется, — искренне проговорил Натан, избегая, впрочем, обещаний и клятв. Титов не отличался особым суеверием, но всё равно не хотел брать на себя подобное обязательство, тем более от умирающей и раненной горем женщины. Он, конечно, собирался сделать всё, от него зависящее, чтобы убийца понёс суровое наказание, но далеко не всё в этом мире зависело от поручика.

Хозяйка дома не стала настаивать, лишь кивнула, и сыскари, распрощавшись, вышли, остановились у крыльца.