— Не дури! — на несколько голосов неслось со стороны ворот. — Оставь ее и вернись!
— Мы вернемся вместе… — пробормотал себе под нос Олег, делая первый шаг назад, к форту.
— Светлов, мое терпение на исходе, — выдвинувшись вперед, Мамай встал в проходе и развел в стороны руки, словно хотел своим телом перекрыть вход в Викторию — всем, и своим, и чужим: Ткачук пришлось буквально протискиваться между его растопыренной ладонью и пилоном ворот. А может быть, капитан хотел этим маневром помешать кому-то прийти на помощь смутьяну? Если так, то он явно перестраховался: никто за его спиной, кажется, и не шелохнулся. — Брось
— Отвали, — прорычал Олег.
— Я не стану из-за твоих выкрутасов подвергать опасности всех! — не уступал капитан. — Либо ты сделаешь, как сказано, либо… оба останетесь там!
— А хотя бы и так! — не сбавляя шага, процедил сквозь зубы Светлов.
— Олег, подумай о Гале! — высунулась из-за спины Мамая Даша. — И о ребенке!
— Только о них и думаю! — выдохнул он, продолжая упорно идти. — Зачем ребенку отец-сволочь?
— Все, Светлов, ты меня достал! — капитан пошарил рукой в воздухе, и кто-то — кажется, это была Ткачук, но, может статься, и Палиенко — вложил ему в ладонь рукоять мушкетона. Черное жерло раструба хищно повернулось к Олегу. — Это последнее предупреждение!
— Засунь его себе в… — при Инне, пусть и лишенной сейчас сознания, он не стал уточнять, куда именно — словно это могло как-то оскорбить ее слух.
— Ну что ж, будьте свидетелями: я сделал все, что мог, — неожиданно спокойным тоном проговорил Мамай, и мушкетон в его руках едва заметно дернулся.
Того, как медленно сходятся створки ворот Виктории, отрезая форт и его благополучных обитателей от такого опасного внешнего мира, где каждый встречный-поперечный, если не Чужой — то укушенный Чужим, Олег уже не увидел.
23
— Ты долго отходишь от паралича, — услышал Олег голос, не раз преследовавший его в ночных кошмарах, и почти сразу же увидел его обладательницу: заслонив высоченным узлом своих черных волос ослепительно голубое небо, над юношей склонилась Тинг.
Если бы только мог, Светлов наверняка шарахнулся бы прочь от китаянки, но телом своим он все еще почти не владел, и все, что ему оставалось — зажмуриться и внутренне сжаться.
— Наверное, в него выстрелили несколько раз…
А вот этот голос звучал как музыка — из тех, что не закачивают в плейер и не слушают на бегу или за перекусом, но за которой идут в филармонию, чтобы ненадолго приобщиться — издали, с галерки — к высокому, непостижимому, недоступному…
— Вряд ли… — с трудом двигая губами, пробормотал Олег. — Просто я действительно… долго прихожу в себя…
Он открыл глаза, надеясь увидеть ту, кому отвечал, но над ним по-прежнему угрюмо нависала Тинг.