– Жить?
– По правде говоря, вы ведете себя очень странно, Найквист. Что-то случилось?
– Бэйл пытался убить меня. – Он почувствовал, как от воспоминаний по коже пробежал холодок. – Со своей подружкой, Пирс. Они ввели мне огромную дозу киа.
– Но это ужасно… этот человек еще более сумасшедший, чем я думала.
– Сам не знаю, как выжил. Я почти ничего не делал.
– Как это было?
Найквист смотрел перед собой.
– Я шагнул прямо к краю часов и продолжал падать. Вокруг все было темно и неподвижно. Ничего не двигалось. Только я падал во времени. А потом… а потом я подумал о тебе…
– Обо мне? Зачем? Почему вы так поступили?
– В темноте засиял свет. И я пошел на него.
Он не рассказал ей, какой был этот свет, как ужасно он нашел путь, убив ее своими руками. Вместо этого он сказал:
– У меня такое чувство, что город еще не закончил разбираться со мной. У меня еще остались дела.
– Я знаю, что вы имеете в виду, – произнесла Элеанор, вставая.
– Элеанор, я хочу вернуть те минуты своей жизни, – сказал он холодным, механическим голосом. – Те минуты, которые ты украла у меня. Я хочу их вернуть.
– Значит, вы считаете, что это я убила Доминика?
– Да.
Элеонора кивнула, на секунду задумавшись, затем протянула руку, легонько коснулась его поврежденного лица и сказала:
– Я приведу вас в порядок, идемте. – Она отвела его по спиральной лестнице в комнату на самой верхотуре старого театра. – Именно здесь жил мой отец бо́льшую часть времени.
Найквист огляделся. С потолка свисали незаконченные куклы. На стульях и на полу стояли башни из книг, на столе громоздились рукописные документы, а на односпальной кровати было навалено еще больше исписанных листов бумаги. На единственной фотографии в рамке на стене были изображены приятное голубое небо, зеленое поле и солнце, настоящее солнце.
Элеанор оторвала его от созерцания мира за пределами города, сказав: