— Это она, не так ли? — спрашивает Ивонна.
— Да, — говорит он. — Без сомнения.
— Ну конечно, — тихо произносит Ивонна. — Первая, которую она выслеживала, и та, за кем она больше всего гонялась… Это фото сделали в первый раз, когда девушка попала в мирградский приют в 1732 году. Почти шесть лет назад. Как по-твоему, она сильно изменилась за это время?
Сигруд морщится, трясет головой. Ему не нравится иметь что-то общее с божественным.
— И… она поразительно похожа на Тати, — негромко продолжает Ивонна. Она кладет фото на стол, потом засовывает в папку, словно больше не желает на него смотреть.
— Сходство еще поразительней, когда видишь ее собственными глазами, — мрачно говорит Сигруд.
— Думаешь, эта Гогач избегала Шару при помощи божественных сил?
Он кивает.
— А потом, когда Шара ее настигла, они начали сотрудничать в этой войне?
Он снова кивает.
— Но мы понятия не имеем, способна ли Тати на что-то вроде того, что делает эта девушка?
— Если она и может, я этого не видел.
Ивонна вздыхает.
— М-да. Ты собираешься сказать ей, что уезжаешь? — спрашивает она, выдыхая слова вместе с дымом. — Или я скажу?
Сигруд вздыхает и закрывает глаза, думая, что делать. Он никогда не был настоящим следователем, но помнит, как Винья наставляла его однажды: «Всегда обещай источнику, что вернешься к нему. Говори, что он в безопасности. Скажи все, что он хочет услышать. Что угодно. Отчаявшийся источник поверит в самую дикую ложь».
«Как я себя ненавижу, — думает он, — за то, что прибегаю к советам Виньи в такой момент».
Тати медленно моргает, сидя на заднем крыльце, прижав колени к груди. Сигруд сидит рядом, огромный и неуклюжий возле этой маленькой, хрупкой девушки с руками, испачканными в масле и жире.
— Значит, две недели, — говорит она.
— Да. Может, больше. Но не так уж надолго, правда.
— Но ты можешь не вернуться.