Город чудес

22
18
20
22
24
26
28
30

Но зачем кому-то из его братьев и сестер отправляться туда? Блуждая столь далеко от Континента, они теряют собственную силу, становятся похожими на смертных. И там нет ничего, кроме…

Ноков застывает.

«Нет.

Нет, нет, нет, нет…»

Он в панике ищет любое неожиданное появление, внезапные признаки смертного разума или тела. Он обнаружил, что такое куда проще отследить, чем перемещения его братьев и сестер, поскольку они, будучи божественными, как и он, могут скользить сквозь стены, оставляя лишь слабые возмущения в реальности. Но смертные и прочие порождения физического мира… Ну, это все равно что протолкнуть манго в сливное отверстие раковины.

Его разум с легкостью находит искомое. Еще одно возмущение в Аханастане, разумеется — прямо у него перед носом. Как раз там, куда отправился дрейлинг, вырвавшись из владений Нокова.

«Он движется».

Ноков сосредотачивается, говорит с тьмой, вынуждает ее превратиться в окна, улицы и каналы, рассекает ее, как торговец сырную голову, пока беспредельный мрак не открывает окошки в реальность.

Он быстро находит ее тень. Он так часто бывал в ее комнатах в Аханастане. Иногда просто смотрел, как она спит, хотя она об этом не знает — по крайней мере, он думает, что она не знает.

Кавита Мишра. Единственная смертная, которая помогла ему добровольно.

Он смотрит на нее, наблюдая, как она тихо дышит во сне.

Иногда он задается вопросом: если бы она была его сестрой, его божественной сестрой, она бы его отыскала? Она бы его спасла? Наверное, нет — ведь его братья и сестры, как он успел убедиться, были так же слабы и невежественны, как он сам когда-то, — но вот если бы она оказалась какой-то другой частью его семьи?

Что, если бы она была его матерью? Она бы пришла ему на помощь? Она бы спасла его, когда никто другой не спас?

Он наблюдает, как она спит. Он был ее командиром так долго, что теперь все труднее и труднее относиться к ней беспристрастно. Она ведь, в конце концов, единственный человек, который ему близок в этом мире.

И он не хочет делать то, что собирается. Он не хочет ее просить об этом.

Внезапное воспоминание, как удар ножа.

Запертый на том корабле, в той крошечной коробке. И лицо за стеклом: Винья Комайд, злобно улыбающаяся.

«Ты полюбишь меня, дитя, — сказала она. — В конце концов тебе придется. Потому что я останусь единственной, кого ты будешь знать. Долгие, долгие годы».

Он вздрагивает. «Это не одно и то же. Я забочусь о Мишре не только потому, что она единственный человек, который у меня есть. Это не так».

Он не хочет признаваться в своем одиночестве. Признаться, что ты один, означает стать по-настоящему одиноким. А он теперь слишком силен для такого. Он преобразился, оставив позади унылые, жуткие дни детства, когда был всеми забыт и заброшен.