Город чудес

22
18
20
22
24
26
28
30

«Все ваши счастливые жизни, — думает он, бросаясь от кровати к кровати, — все ваши дни, свободные от мучений. Я покажу вам то, что показали мне. Я поделюсь с вами своей болью».

Когда последний хныкающий ребенок исчезает в бесконечной бездне первозданной ночи, Ноков обнаруживает, что все еще не полон, не завершен.

Ему нужно больше. У него должно быть больше.

Он слышит шаги позади. Он оборачивается, что занимает некоторое время — он уже не просто ребенок, а до жути массивное, колышущееся существо. Он видит своего слугу у двери, своего сенешаля-калеку.

— Тишина, — говорит он ей. — Мы победили. Мы победили, Тишина, победили.

Комнату заливает волнами молчания, с которым приходят слова:

<он не здесь сэр он ушел сэр сэр сэр он ушел его здесь нет>

У Нокова уходит несколько секунд, чтобы вникнуть в ее слова. Потом он понимает: даувкинд. Дрейлинг пришел сюда, это Нокову известно — он почуял тьму в теле своего врага, ощутил, как ее тень проникла сюда. Но где даувкинд сейчас?

Ноков тянется, ищет в темноте запах противника. В конце концов находит.

Если бы у Нокова еще оставались легкие — у него их никогда не было, а теперь и подавно, — он бы ахнул.

Потому что даувкинд находится в том месте, которое сам Ноков никак не мог найти, проникнуть туда, увидеть его. Но теперь, похоже, Ноков достаточно силен и велик, чтобы сделать это.

«И, возможно, — думает он, выпрямляясь в полный рост, так, что голова касается потолка, — пришла пора бросить ей вызов».

14. Сумерки божественности

Я все время мыслями возвращаюсь к Вуртье и ее посмертию. Кажется, лейтмотивом этого мира является то, что Божество должно победить самого себя, чтобы добиться чего-то великого и красивого.

Смерть, как ты знаешь, должна была умереть, чтобы познать смерть. Войне пришлось проиграть, чтобы познать победу.

Если бы Колкана наказали и он признался, он бы изменился?

Если бы Олвос утратила надежду и отчаялась, она бы изменилась?

Из письма бывшего премьер-министра Ашары Комайд лидеру меньшинства Верхней палаты Парламента Турин Мулагеш. 1734 г.

Олвос открывает глаза.

— Ну вот, — шепчет она. — Началось.

— Что началось? — спрашивает Сигруд.