Ловец бабочек. Мотыльки

22
18
20
22
24
26
28
30

…овсяную кашу щедро сдобрили медом и маслом. Булки были свежи. Варенье духмяно. И утро-то задалось, светлое, ясное. Жить бы таким и радоваться, только как-то оно не получалось.

— Не печалься, дорогая, — Геральд облизал пальцы. — Скоро все это перестанет тебя заботить… завтра мы уедем.

— Нет.

— Кузина, — он произнес это слово с насмешкой, будто подчеркивая, что само сие родство есть недоразумение, не больше. — Вам ли вмешиваться в наши дела? Живы остались и радуйтесь.

— Я радуюсь, — матушка подняла кубок с водой. — Я так радуюсь, что тебе не передать.

Она глядела на Геральда сквозь эту воду.

— Но моя дочь никуда не поедет. Без меня.

— Тогда собирайтесь и вы, — Геральд не желал отступать и матушке ответил широкою счастливою улыбкой. — В поезде всем места хватит.

— Соберусь. Когда сочту нужным.

— Ее сила…

— Вам не достанется, — матушка отстранилась и кубок подвинула, так и не прикоснувшись к воде. Боялась, то Геральд ее отравит? Или же просто пить не хотела? Вот у Гражины в горле пересохло. А еще появилось детское желание спрятаться куда-нибудь.

Хоть бы под стол.

— Или, дорогой кузен, — матушка тоже умела говорить таким тоном, от которого у Геральда щеки вспыхнули, — полагаешь, что я настолько наивна? Да, меня обделили силой. Но не знанием. И я вижу, что вам нужно… твоя матушка всегда желала стать первой, верно? По праву рождения… вот только моя была сильнее, а право рождения в нашей семье значит куда меньше, чем сила. Это ей казалось несправедливым.

Родственничек себе налил не воды, а вина, которого по взмаху руки поднесла Лушка.

Угодливо.

С поклоном и восторгом в очах.

Что она в нем нашла-то? А ему этот восторг по нраву, вот и не спешит Лушку отсылать. Любуется собой в ее глазах. Мерзко…

— И теперь, когда моя мать готова предстать… перед богами, — маменькин голос все же дрогнул. — Она очень надеялась получить то, что полагала своим. Только вот родовая книга выплюнула новое имя, так? С ней бывает… мерзкий артефактишко.

Геральд улыбался.

И Лушкину ладонь поглаживал, а та трепетала…