— Прекрасно, — Геральд тоже был внизу. Устроился в матушкином кресле с книгою. — Премного рад видеть, дорогая, что ты уже поправилась.
Захотелось его проклясть.
И желание было столь острым, что руки зачесались. Гражина и почесала. А Геральд только усмехнулся. Конечно, он пока в силе, и не позволит Гражине ускользнуть.
— В таком случае пусть подают…
Надо же, без году неделя в доме, а ведет себя хозяином, и главное, ни у кого из дворни и мысли нет, что сие неправильно. Напротив, радостные мечутся. Конечно, где это видано, чтоб бабы и без мужика хозяйство вели.
Злость заполняла Гражину.
И Геральд погрозил пальцем.
— Осторожно, дорогая, так и до беды недолго.
Матушка взяла Гражину под руку и тихо произнесла:
— Ты много себе позволяешь, кузен…
— Ах, кузина, вам ли не знать, что иным от рождения позволено больше, чем простым смертным…
И эта улыбочка преотвратная, которую хотелось стереть. Гражина сделала глубокий вдох. Злостью себе не поможешь. Думать надобно… только не получается, потому как мысли суетливые и трусоватые… может, и неплохо?
Выйдет замуж… что без любви, так нет этой любви… морока одна… многие вон выходят… и живут… и ничего… в силу войдет, тогда-то и посмотрим, кто в семье главным станет.
Правда, имелись сомнения, что и вправду ей позволят в силу войти.
К столу она пошла с матушкой.
И Геральд только рассмеялся.
Обидно.
Завтракали молча. Геральд занял место по правую матушкину руку. А в какой-то момент показалось, что он вовсе собирается во главе стола устроиться, но нет, погладил стул высокий по спинке и отступил.
Усмехнулся, мол, не сейчас.
Еще не время.