Во имя Абартона

22
18
20
22
24
26
28
30

— Не дотянется, — хмыкнул Реджинальд. — Послушай, дело почти сделано. Пять минут, и… мы будем совершенно свободны друг от друга.

Еще один взгляд, долгий, внимательный, от которого мурашки бегут по коже. А потом Мэб кивнула и посторонилась, пропуская его на кухню. Стол был засыпан мукой, пахло творогом и ванилью.

— Я решила испечь сырники, — спокойно пояснила Мэб, возвращаясь к готовке. Движения ее были быстрыми, точными, довольно скупыми. Нельзя было не залюбоваться тем, как ловко действуют ее руки.

Реджинальд отвернулся.

После краткой проверки он окончательно убедился, что антидот полностью готов и — надлежащего качества. Следовало бы, конечно, провести несколько лабораторных исследований, но на это времени не было. Да и как их проведешь, если единственные подопытные — они с Мэб. Реджинальд потер переносицу, собираясь с мыслями. Сейчас — или никогда. И «никогда» это очень плохой вариант.

Вооружившись пинцетом, он вытащил аметист, обтер его салфеткой и положил на блюдце. Надо потом вернуть в оправу. Само зелье Реджинальд процедил через несколько слоев фильтровальной бумаги и разлил в три рюмки. Изучил на просвет. Под действием воздуха оно на мгновение окрасилось в рубиново-красный — это означало, что все процессы завершились благополучно — а затем стало тускнеть, светлеть, пока не сделалось прозрачным, как вода. Содержимое одной из рюмок Реджинальд перелил в пузырек, надписал этикетку после чего зачаровал ее. Не хватало еще, чтобы среди его вещей обнаружился антидот к «Грезам спящей красавицы», это породит ненужные вопросы. Подняв оставшиеся рюмки, Реджинальд обернулся.

Мэб, давно оставившая готовку, смотрела на него не мигая. Бесконечно красивая. Уже бесконечно далекая. Щеки и концы волос ее были присыпаны мукой, хотелось подойти, стряхнуть ее, провести пальцами по гладкой коже, по бледным сухим губам. Увлажнить их поцелуем. Хотелось, отбросив все ненужные, лишние мысли, целовать и целовать ее, а потом подняться в спальню и…

Реджинальд урезонил свое воображение и протянул Мэб рюмку.

Пальцы их соприкоснулись на мгновение и оба вздрогнули.

— Как мы узнаем, что оно подействовало?

Реджинальд пожал плечами.

— Мы, так сказать, первопроходцы. Не беспокойся, это совершенно точно не яд, да и хуже уже не будет.

Мэб фыркнула.

— До дна?

Она поднесла рюмку к губам, замерла на мгновение, а Реджинальд вдруг понял, что выбьет сейчас у нее из рук, уничтожит с таким трудом приготовленный антидот, только чтобы все осталось по-прежнему. Уничтожит антидот, аппарат Маршана, все свои записи, только для того, чтобы Мэб была по-прежнему его.

Реджинальд сделал шаг назад, налетев на кухонный стол — жалобно звякнула лабораторная посуда — и осушил свою рюмку.

Вкуса у антидота не было, как и запаха. Это была даже не вода, а какая-то пугающая пустота. В голове зашумело, но мгновение спустя все пришло в норму. Он себя чувствовал все так же: усталым, больным, расстроенным и злым. Поднимать глаза на Мэб не хотелось.

— Я не голоден, леди Дерован, — сказал Реджинальд суше, чем следовало. — Я иду спать.

Он прошел мимо, чудом не задев Мэб плечом, лишь на мгновение ощутив тепло ее тела, и взлетел вверх по лестнице. Это отняло последние силы. Кое-как Реджинальд добрался до своей комнаты, упал на постель, раскинув руки, и закрыл глаза. Желание, жажда, потребность в Мэб никуда не делись, но теперь он окончательно убедился, что с этим нельзя бороться. Что ж, тысячекратно были правы древние: amor non est medicabilis herbis.

Любовь травами не лечится.