— Мэб, я… — Реджинальд запнулся, в очередной раз доказывая, что толку нет от «сильного пола».
Эти короткие слова, ее имя, произнесенное глубоким волнующим голосом, стали отчего-то последней каплей. Мэб развернулась и бросилась наутек, собираясь укрыться в своей спальне. А лучше в гардеробной, в шляпной коробке на верхней полке.
Дверь открылась со скрипом, Мэб переступила порог и замерла, глядя на дорожные сундуки, ее любимые, вместительные. В них так удобно привозить из путешествий книги. Крышка одного была откинута, а внутри аккуратно уложена одежда. Пахло лавандой.
— Это… как понимать?
— Я собирался тебя похитить.
Мэб обернулась, глядя на Реджинальда. Он замер в дверях, вроде бы в нерешительности, а в глазах между тем горел огонь, от которого мурашки бежали по коже.
— Я собирался поговорить с тобой, полтора часа репетировал перед зеркалом, но все какая-то ерунда выходила…
Мэб нервно хихикнула. Репетировал. Перед зеркалом. И почему она до такого не додумалась?
— А письмо написать ты не пробовал?
Мэб сделала шаг вперед и обе ладони положила Реджинальду на грудь. Кожу заколола то ли грубоватая шерсть пиджака, то ли предвкушение. Мэб замерла, охваченная самыми противоречивыми желаниями, глядя на Реджинальда снизу вверх. Он выглядел усталым и немного печальным. С таким лицом не в любви признаются, а о похоронах сообщают. Что за речь он вообще репетировал?!
Пальцы нежно коснулись щеки, отвели за ухо волосы. Реджинальд все смотрел, точно выискивал что-то в ее лице, и Мэб смотрела в ответ. В горле пересохло. Мэб сглотнула, облизнула губы, и взгляд переместился на ее рот.
— Мэб… — никогда прежде голос Реджинальда не звучал так неуверенно.
И тогда Мэб, пусть это и казалось неправильным, взяла инициативу в свои руки. Она привстала на цыпочки, ухватила крепко оба лацкана пиджака и поцеловала Реджинальда. Он ответил после секундной заминки, и ответил так страстно, так жарко, что закружилась голова и подкосились ноги, а перед глазами замельтешили разноцветные «мушки». Оторвались они друг от друга только когда стало не хватать воздуха, и кровь застучала, зашумела в ушах. Замерли, дыша тяжело, прерывисто.
- Я все еще собираюсь похитить тебя, Мэб Дерован, — горячая ладонь провела по щеке, по шее, легла на плечо, обжигая сквозь слои ткани.
— Нет возражений… — пробормотала Мэб. В глазах Реджинальда появилось удивление. О, не ждал же он, что Мэб будет сопротивляться?!
— Поцелуй меня наконец!
Этот, новый поцелуй вышел нежным, следующий — страстным, а еще один голодным, почти мучительным. Пальцы уже сражались с пуговицами. Пиджак, а за ним жакет Мэб быстро оказались на полу. Жилет был расстегнут. Длинные, горячие пальцы ловко справлялись с застежкой на платье, рядом маленьких пуговиц-жемчужин. Одна за одной, все они были расстегнуты. Ладони легли на плечи, медленно спуская платье вниз, наслаждаясь одним только процессом. Прикосновение шелка к напряженной, почти пульсирующей коже будоражило воображение. Платье скользнуло до талии, потом по бедрам, оставляя Мэб почти обнаженной. В одном только тонком, шелковом белье, которое холодило кожу. Казалось, только одно это не давало Мэб вспыхнуть под взглядом и поцелуями, и горячими прикосновениями.
Нужна была краткая передышка, чтобы не расплавиться, и Мэб, отстранившись, принялась расстегивать рубашку Реджинальда. Хотелось видеть его обнаженным. Необходимо было видеть его обнаженным, иначе — никак. Пока она расправлялась с пуговицами, обтянутыми тканью и туго сидящими в петлях, горячие руки продолжали исследовать ее тело. Шелк не служил преградой, он скорее распалял еще больше. Когда пальцы коснулись соска и сжали его сквозь скользкий шелк, Мэб не сдержала стон. Вновь утратив инициативу, она упала на грудь Реджинальда, позволяя его рукам и губам делать все, что заблагорассудится. Невозможно было думать, остались одни только острые, яркие, едва не болезненные чувства. Легкое отрезвление пришло, когда Реджинальд подтолкнул ее мягко к кровати.
— Сундук! — слабо запротестовала Мэб.
Сундук с грохотом повалился на пал, аккуратно уложенные платья разлетелись во все стороны. Мэб не смогла сдержать смех, рассмеялся и Реджинальд, и это вызвало мурашки по всей коже. Опустившись на пол возле постели, на ворох платьев, он начал медленно, ведя пальцем по коже, снимать чулок, потом второй. Поцелуй опалил колено, и в памяти всплыла та сумасшедшая ночь после бала. Реджи, должно быть, вспомнилась она же, потому что глаза его блеснули озорством, а губы прижались к бедру немногим выше колена, еще выше, еще. Мэб откинулась на постель, всхлипнув, почти захлебнувшись наслаждением. Вздрагивая при каждом поцелуе, она комкала атласное покрывала, и рассыпавшиеся по постели серьги и запонки кололи ладонь. Наслаждение, охватывающее ее, было слишком велико, почти непереносимо, но еще сильнее была охватившая ее нежность. Хотелось получить больше и подарить больше. Она нащупала вслепую ворот, подтянула Реджинальда к себе — затрещала ткань — и принялась покрывать его лицо поцелуями.