Отбросив сигару, он судорожно схватился за шею, пытаясь ослабить галстучный узел.
— Бросил бы ты курить, — устало проворчал полковник, доставая из холодильника минералку и протягивая ее Советнику. — Рак заработаешь.
— Не успею, — презрительно выкашлял тот. — Мы все скоро умрем и не от рака — взлетим на воздух, превратимся в радиоактивную пыль, если в самое ближайшее время не восстановим управление.
— Мы? Ты же всегда уверял, что твои хозяева не допустят массового ядерного удара на Земле. А на случай локальных конфликтов у всех вас приготовлены личные норки на островах подальше от берегов Европы и Северной Америки. Что-то изменилось?
В голосе Шефа слышались саркастические нотки.
— Если начнется хаос, то не помогут ни норки, ни острова, — Советник наконец-то откашлялся и вновь задымил сигарой. Бутылку с водой он презрительно проигнорировал. — Обезьяна с гранатой — знакомо выражение? Как думаешь, что может быть хуже? Только испуганная обезьяна с гранатой. Ты вообще в курсе новостей? Они же там от страха с ума посходили, старушка Елизавета призывает готовиться к Армагеддону, президент США объявляет всеобщую мобилизацию, финансовые воротилы сливают акции и прыгают в окна небоскребов, рынок трясет как ветхий лист под шквальным ветром. Папа с патриархом, словно пара испуганных котят, забывших свои мелкие распри, жмутся друг к другу. Элита, как они себя величают, сейчас будто детский сад без воспитателя, они же чувствуют, что над ними нет сильной руки. Они словно испуганные дети без присмотра — боятся сами себя. Одно неловкое слово, резкое движение, неважно с чьей стороны, и начнется хаос. Не выдержат у кого-то нервы, и протянется шаловливая ручонка к ядерной кнопке, а схватить-то за руку нынче некому.
В кабинете повисла тишина, только было слышно тяжелое с всхлипами дыхание Советника — этот монолог дался ему нелегко.
За окном тихо позвякивал трамвай, где-то на улице орали коты. Городская жизнь шла своим чередом, не ведая о грядущих опасностях.
— Антон, — Советник впервые назвал полковника по имени. — Дело действительно очень серьезно, нам нужен этот мальчик и нужен живым. Я не прошу у тебя помощи, я прошу не мешать.
Он положил на стол потухшую сигару и тяжело поднялся с кресла. Слова Шефа застали его на полпути к двери:
— Феликс, а как все-таки было бы хорошо, если бы мы могли сбросить со своей шеи это ярмо. Ты никогда не задумывался об этом? Может, сейчас у нас тот редкий, если не единственный, шанс?
Советник замедлил шаг, потом покачал головой, словно отгоняя от себя пришедшею в голову мысль, и вышел из кабинета.
Проводив взглядом закрывающуюся за Советником дверь, Шеф резким движением свернул крышку со стоящей на столе бутылки и жадно присосался к горлышку. Потом повернулся в мою сторону.
— Многое услышала?
Притворятся, что я сплю, больше не имело смысла. Я села, закутавшись в плед, и осторожно водрузила больную руку на подушку.
— Многое, — кивнула я. — Только поняла далеко не все.
Ремезов внимательно посмотрел на меня и, задержавшись взглядом на повязке, осведомился:
— Как рука? Болит?
Я молча помотала головой. Боль, ненадолго напомнив о себе, уже успокоилась.
Шеф пригладил седой ежик волос.