– Какие именно?
Полковнику как будто стало неуютно, он переменил положение на стуле.
– Что она как-то там провалилась в конце кызылкумской операции. Что у нее были сложности.
– Какие сложности?
Полковник пожал плечами.
– Не знаю. Обычные? Посттравматическое расстройство, наркотики, нервный срыв, опрометчивые решения? Все, что рано или поздно поражает всех, кто работает, как она. Старая история, как говорится.
– Вы ведь сами долгое время служили в тех местах?
Вопрос был задан легким тоном, но Полковник, кажется, мгновенно расслышал неозвученную угрозу.
– Да, и я уверен, что вы оба читали мое личное дело, там изложено все, что стоит знать. И если наш с вами разговор на секунду свернет на мои старые ошибки – то он окончен, так что прекращайте это со мной. Вы, конечно, много как можете испортить мне жизнь, но я слишком стар, чтобы меня это заботило. Бо́льшую часть того, что было мне дорого, я уже потерял, и если я правильно понял, сейчас
– Прошу прощения, полковник. – Дознаватель казался униженным.
– Я принимаю извинение, – сказал Полковник, хотя судя по его виду, это было не совсем так.
Первый дознаватель толкнул дознавательницу в бок, словно обозначая, что ей пора принять эстафету, но она продолжала молчать. Еще не время. Дознаватель продолжил:
– Вы упомянули, что слышали “старую историю” об Анне Франсис. Известно ли вам что-то, что нельзя описать как “старую историю”?
– Возможно, про… – Полковник запнулся.
– Продолжайте.
– Про тот случай, с мальчиком.
– Случай с мальчиком?
– Что она застрелила мальчика. Что именно это ее сломало.
– Можете подробнее?
Полковник тяжко вздохнул, словно ему уже смертельно надоели и сами дознаватели, и их жалкие приемы.