На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет, документы эти были мне возвращены, они находятся в письменном столе моего отца.

— Мне бы хотелось их просмотреть, пойдемте в библиотеку.

Она вздрогнула.

— Нет. Мне бы никогда не хотелось переступать порог этой ужасной комнаты. Вот вам ключ. Пожалуйста, вернитесь снова сюда, когда просмотрите эти документы. К тому времени я немного успокоюсь и мы потолкуем о том, что можно сделать, чтобы спасти Аллана.

О’Киффе вошел в библиотеку. Какое-то необычайное чувство страха охватило его. Здесь лежало тело Кардифа. В этой комнате было совершено преступление в высшей степени таинственное. Неудивительно, что мисс Кардиф не хотелось входить в эту комнату.

Репортер окинул взором комнату. Ничто не изменилось со дня смерти Кардифа. О’Киффе подошел к библиотечному шкафу и достал из него тот том словаря, который видел в руках доктора Торнтона. Он открыл книгу: самый обыкновенный словарь. Репортер перелистал и встряхнул книгу. Из нее ничего не выпало. Нет, эти страницы не скрывали больше ничего. О’Киффе обыскал всю комнату, но не нашел ничего, что могло бы пролить свет на ужасную тайну. Становилось темно.

Он присел к письменному столу, зажег настольную лампу и открыл ящики. В одном из них он нашел бумаги, но ему не удалось разгадать их смысл. Одни из них были шифрованы, другие напоминали географические карты. Он спрятал их в карман, решив, что рассмотрит их подробнее дома. Затем начал рыться в ящике и достал из него большой конверт, в котором нащупал что-то твердое. Из него выпала фотографическая карточка, изображающая прелестную молодую девушку. На карточке была надпись: «Шейла». Шейлой звали мистрисс Кардиф; фотография, по-видимому, снята много лет тому назад. Какое восхитительное лицо. Кого оно ему напоминает? Не Винифред Кардиф. Сколько в этом лице решительности, молодой радости и живости. И все-таки это лицо ему знакомо; у кого же он видел эти серые глаза, прямой тонкий нос и энергичный подбородок? Он уверен, что видел все эти черты, только менее нежные, менее женственные. И внезапно, как молния, его озарило воспоминание. Да, конечно…

Он положил карточку в карман и, погруженный в размышления, посмотрел в окно. По садовой дорожке скользила какая-то тень, в которой О’Киффе тотчас же узнал Винифред. Он поспешно погасил свет и подошел к окну.

Куда она спешит? Вдруг ему пришло в голову, что в противоположном конце сада находится глубокий пруд, и мурашки поползли по его спине. Возможно ли, что Винифред, доведенная до отчаяния, хочет искать успокоения в холодных водах этого пруда? Нет, она возвращается и медленно идет по направлению к дому.

Разве кто-то вошел в комнату? Почему вдруг стало так светло? На противоположной стене мерцает слабый голубой луч, становящийся все ярче и наполняющий комнату голубым светом.

Глаза О’Киффе напряженно следили за лучом, скользящим по комнате и побеждающим мрак. Он снова повернулся к окну: на него глядела темная, безутешная, холодная декабрьская ночь. О’Киффе посмотрел на стены: нет нигде ни малейшего отверстия, через которое бы мог проникнуть свет. Лучи проникали сквозь толстую оштукатуренную стену, как будто они были из стекла. Какой-то смутный инстинкт удерживал О’Киффе в неосвещенной части комнаты. Когда свет усилился, О’Киффе почувствовал, что какая-то необычайная свежесть охватывает его тело: казалось, что кровь быстрее течет в его жилах, кожа горела, как это бывает при быстрой ходьбе в морозный солнечный день.

Его мозг работал быстрее и отчетливее, чем обычно. О’Киффе вспомнил, что такие же ощущения он однажды испытывал после того, как вспрыснул себе морфий. Такая же ясность мысли, такое же ощущение силы, такое же чудесное чувство легкости, невесомости. Он принялся наблюдать за игрой лучей на стене. Сам того не замечая, он вытянул правую руку и на нее упал голубой луч. В то же мгновение свет исчез; в комнате снова стало темно.

О’Киффе протянул руку для того, чтобы зажечь электрическую лампу, при этом с ужасом заметил, что не может шевельнуть пальцами. Он с трудом зажег свет левой рукой. Его правая рука была совершенно парализована и бела как мел. Он прикоснулся к пальцам; рука была холодна, как лед, но кровь тотчас начала снова циркулировать. Пальцы приняли обычный вид, и он получил способность двигать рукой.

О’Киффе тяжело опустился в кресло подле письменного стола. Не сошел ли он с ума? Не приснилось ли это ему? В нем заговорила ирландская кровь — быть может, существуют действительно какие-то таинственные силы, злые духи, которые преследуют людей.

Шум проехавшего автомобиля вернул его к действительности. Он быстро поднялся и отправился в комнату к Винифред.

— Вы мне разрешите курить? — спросил он. — Я немного взволнован. По всей вероятности, на меня повлияли воспоминания, связанные с этой комнатой.

Он зажег папиросу и, к стыду своему, заметил, что руки его дрожат.

— Теперь, мисс Кардиф, я хотел бы вас попросить чистосердечно ответить мне на несколько вопросов. Хорошо?

Прекрасные карие глаза открыто взглянули на него.

— Само собой разумеется. Ведь, вы — наш единственный друг.