Страх гнал его вперед; с блуждающими глазами, еле дыша и бормоча про себя отрывистые слова, он бежал не останавливаясь.
После бесконечно долгого и мучительного путешествия он наконец достиг парка и увидел огромную каменную массу, мрачно выступающую в ночной темноте.
Он позвонил у ворот. Открывшему ему ночному сторожу он едва был в силах задать вопрос.
Ночной сторож ничего не знал. Он повел разносчика через огромную залу, постучал в одну дверь и позвал:
— Том, Том Барнэби!
Из-за двери отозвался заспанный голос:
— Сейчас.
Через несколько минут вышел пожилой толстый человек. Ночной сторож объяснил ему:
— Этот старик справляется об одной пациентке, его дочери. Как звать ее? — обратился он к разносчику.
— Мириам… Мириам Каценштейн…
Том Барнэби произнес тоном смиренного благочестия:
— Милосердный боже убрал ее к себе на небо.
И деловито прибавил:
— В три часа пятьдесят минут. Она в покойницкой. Я вас провожу туда.
Самуил Каценштейн был оглушен. Умерла, и он ее больше не увидит… Мертва, единственное счастье его безрадостной жизни, его молодая, ненаглядная дочь… мертва…
В немом оцепенении, еле держась на ногах, следовал он за Томом Барнэби через огромный парк. В отдаленном конце его, — там, где волны Гудзона разбиваются о каменную ограду парка, — возвышалась скрытая среди высокого кустарника небольшая белая часовня, как призрак выступающая из глубокого мрака ночи.
Том Барнэби вытащил ключ из кармана, открыл дверь и, войдя в сводчатое помещение, снял покрывало с одних носилок.
С белым, как мрамор, лицом, обрамленным распущенными черными волосами, со сложенными на груди восковыми руками, лежала Мириам перед своим отцом. С глухим рыданием упал он на колени и спрятал лицо у нее на груди.
— Дитя мое, дитя мое!
Том Барнэби терпеливо выждал некоторое время, затем зевнул и сказал:
ebooksa