— Вы здесь не женщина, а обвиняемая, — сухо прервал ее следователь. — Почему вы пробыли у г. Роулея так мало времени?
— Он… Когда я вошла к нему в кабинет и начала говорить, он посмотрел на меня и сказал: «Уходи, ты мертва для меня, нам нечего больше говорить друг другу».
— И этого было достаточно, чтоб вы ушли?
— Нет, не только его слова подействовали на меня, но и его взгляд… он посмотрел на меня как на совершенно чужого человека. Я хорошо знала все, что должна была ему сказать, каждое слово, каждую фразу… — Ее голос оборвался. — Я вышла оттуда, как побитая собака, — прибавила она еле слышно.
— Служитель показывает, что у вас там произошел спор.
— Это неправда.
— Он слышал, как вы кричали.
— Я только один раз воскликнула: «Джон, будь снисходителен и выслушай меня».
— Что вы делали после того, как ушли оттуда?
— Я как помешанная осталась стоять на улице, имея лишь одно желание: прочь отсюда, как можно дальше от этого дома.
— Говорили ли вы с кем-нибудь по выходе от г. Роулея? Этим вы доказали бы свое алиби.
Этель Линдсей подумала.
— Да, с одним мороженщиком на Саунде, на улице X. В горле у меня пересохло, и я съела мороженого, чтобы освежиться.
— Улица X находится на противоположном конце города. Как вы туда попали?
— Я взяла такси.
— Когда это было?
— Точно не могу сказать.
— Но прежде чем сесть в автомобиль, вы ни с кем не говорили?
Этель Линдсей помолчала с минуту, затем поспешно сказала:
— Да, был какой-то человек, с которым я говорила в восемь часов: один старик, позвавший для меня такси.