Мак Кеннан кончил. Воцарилось тяжелое молчание. У О’Киффе и Джонсона не хватало духа прервать молчание. Мак Кеннан сидел спокойно у письменного стола; взгляд его был устремлен вдаль. О’Киффе закрыл лицо руками. Джонсон был потрясен. Он почувствовал сострадание к Мак Кеннану, сидящему перед ним, но так как он был только человеком, то его главным образом волновала мысль о том, что его теория оказалась неправильной. Это была его первая ошибка с тех пор, как он стал сыщиком, и из-за ошибки пострадал невиновный. Завтра же нужно освободить Крегана. Сыщик украдкой взглянул на О’Киффе, боясь встретить его насмешливый взгляд, но молодой репортер продолжал сидеть, закрыв лицо руками.
Наконец, Джонсону стало слишком тяжело молчать, и он спросил:
— Не будете ли вы любезны объяснить мне, каким образом вы совершили это преступление?
— Когда гости ушли, — ответил Мак Кеннан, — в Бриар-Маноре остался один доктор Торнтон. До тех пор, пока он оставался в комнате, я ничего не мог делать. Когда он ушел, Кардиф вошел в библиотеку, где его ждала дочь. Девушка была чрезвычайно взволнована и, мне кажется, они ссорились друг с другом. Кардиф открыл дверь и, по-видимому, позвал кого-то. Вошел слуга, но вскоре вышел. Через минуту вышла и мисс Кардиф. Как только она вышла из библиотеки, в комнату вошел Креган. Кардиф был, вероятно, в чрезвычайно плохом настроении, так как через некоторое время стал ссориться с Креганом. Приблизительно через пять минут мистер Креган вышел.
— Вы видели, как он ушел из дому? — спросил Джонсон.
— Да. Он немедленно ушел из дому. Кардиф направился в спальню. Между тем, в библиотеку вошел слуга, поставил на стол виски и соду и вышел из комнаты. Кардиф вернулся, сел за письменный стол, открыл ящик и вынул оттуда бумаги. Я узнал свои бумаги. Я вам уже сказал, что решил его убить. Быть может, я бы все же не сделал этого, если бы не увидел выражения его лица. Этот человек захлебывался при мысли о деньгах, которые он заработает, использовав мое изобретение для массовых убийств. Открытие, предназначавшееся для блага человечества, попало в руки предателя; голубой луч послужит для угнетения слабых и бедных и вместо мира справедливости и счастья, который я себе представлял, я увидел мир нужды, страданья и торжествующей тирании. Я бросился к своему аппарату, нажал рычаг и направил на предателя голубые лучи. Кардиф отодвинул бумаги, налил себе виски и поднес бокал к губам. Я привел в движение аппарат, луч, как молния, прорезал стену библиотеки, и Кардиф замертво упал на пол. Тогда я приостановил действие аппарата.
О’Киффе поднял голову.
— Я не понимаю одного, мистер Мак Кеннан. Вы знали, что в убийстве подозревают Крегана. Как вы могли допустить, чтобы из-за вас пострадал другой человек?
Мак Кеннан бросил сыщику взгляд, полный упрека.
— Я пытался доказать невиновность Крегана, мистер Джонсон…
— Да, да — поспешно ответил Джонсон, — вы сделали все возможное. Виноват только я один.
И тихо прибавил:
— Теперь я понял, почему собака вела себя так странно.
— Какая собака? — раздраженно спросил О’Киффе. — Вы упоминаете о какой-то собаке уже второй раз. Вы ничего мне не рассказывали об этом.
— В другой раз, — ответил сыщик, несколько пристыженный. — Продолжайте, пожалуйста, — обратился он к Мак Кеннану.
— После смерти Кардифа мне необходимо было получить бумаги. Они могли снова стать орудием смерти и разрушения. Мне было известно, что О’Киффе принимает деятельное участие в розысках преступника. Я знал, — он дружелюбно взглянул на репортера, — как он умен, знал, что он, если ему поможет случай, сможет разгадать мою тайну. Я спрашивал себя, зачем он взял с собой бумаги. Не мог же он подозревать, что существует связь между ними и смертью Кардифа? Между тем, арестовали Крегана, все улики были против него. Я был близок к отчаянию — собирался признаться во всем и покончить с собой. Одно только удерживало меня. С самых ранних лет я считал, что моя жизнь принадлежит не мне, а человечеству, я считал, что я признан свершить великое дело. Если бы Креган был осужден, то я, конечно, сознался бы во всем. Все это время я стремился получить свои бумаги. Однажды я чуть было не получил их обратно. Увидев, как О’Киффе положил их в ящик стола в библиотеке Бриар- Манора, я немедленно поехал к мисс Кардиф, которая отказалась впустить меня туда, так как О’Киффе запечатал двери библиотеки. Я был поражен и понял, что О’Киффе борется против голубого луча. Вернувшись в башню, я увидел, как в комнату вошел Лок. Он сел у письменного стола, достал из ящика различные бумаги, среди которых я узнал и свои. Я не боялся того, что Лок раскроет мою тайну, но я полагал, что Кардиф назвал ему имена людей, которые были причастны к заговору в Дублине, и что Лок только ожидает удобного случая, чтобы использовать это сообщение. Я вспомнил о его пребывании в Ирландии и о зверском обращении с политическими заключенными во время его управления. Убить этого человека было не преступлением, а актом справедливости. Если бы я рассказал вам о его безумной жестокости по отношению к женщинам и детям — женам и детям так называемых преступников, — то даже мистер Джонсон, стоящий на страже закона, сказал бы, что этот человек был достоин смерти. В этот момент, когда он вынимал из портсигара папиросу, я направил на него лучи и убил его. Я немедленно поехал в Бриар-Манор в надежде, что, наконец, получу свои бумаги. Мисс Кардиф думала, что я пришел потому, что меня вызвали по телефону, но лакей уже не застал меня на заводе.
Вы помните, как мы втроем остались в библиотеке? По поведению О’Киффе я догадался, что он что-то знает. Я понял, что моя судьба решена, но я еще не сдавался. Я считал, что не имею права не использовать той силы, которая была в моих руках.
Он обратился к О’Киффе:
— Я знал уже, что в вашем лице имею серьезного противника и что борьба идет не на жизнь, а на смерть. Когда вы сказали, что возьмете бумаги с собой, я не решался протестовать, боясь навлечь на себя подозрение.
Припомните последнее посещение голубого луча в вашу комнату, О’Киффе, после того, как в газетах появилось сообщение о том, что ваша касса взломана и из нее похищены документы.
ebooksa