Послышался стук в дверь; Мак Кеннан, казалось, не обратил на это внимания. О’Киффе вынул из кармана часы. Было девять часов. Репортер тихо сказал:
— Войдите.
Дверь открылась, и появился Джонсон.
О’Киффе жестом попросил его сесть. Мак Кеннан заметил его. Странное выражение появилось в его серых глазах.
О’Киффе почувствовал, как кровь отлила от его лица. Мак Кеннан усмехнулся странной усмешкой, как человек, который сознает, что конец его настал, его жизненный инстинкт еще противился, но утомленная душа жаждала покоя.
Одно мгновение у О’Киффе появилось желание крикнуть Джонсону:
— Уходите, я ошибся, уходите.
Ему хотелось вытолкнуть сыщика из комнаты и сказать Мак Кеннану: «Я не слышал ни одного слова из того, что вы говорили, я ничего не знаю. Бегите. Вы должны жить и создать для человечества лучшую, более счастливую жизнь». Между тем, как эти мысли в диком беспорядке проносились в мозгу О’Киффе, он услышал, как в комнате прозвучал глубокий, спокойный голос Мак Кеннана, и понял, что он бессилен: судьба этого человека, вошла в комнату вместе с Джонсоном. Мак Кеннан сказал:
— Вы пришли как раз во-время, чтобы услышать мое признание, мистер Джонсон. Аллан Креган невиновен: я убил Кардифа и Лока.
Джонсон, который стоял все еще в дверях, как оглушенный опустился в кресло. Его лицо выражало смущение и недоверие. В первый раз за всю свою жизнь он не знал, что сказать.
Но Мак Кеннан обратился к О’Киффе. Поняв по его побледневшему лицу, что репортер не может овладеть собой, он ободряюще положил ему руку на плечо.
О’Киффе схватил его сильную руку, задержал ее в своей и крепко жал.
— Начало этой истории я уже рассказал мистеру О’Киффе и теперь буду продолжать свой рассказ с того места, на котором остановился.
Джонсон согласился.
— Я говорил уже вам, что Кардиф знал о моей страстной любви к родине и что он решил извлечь из этого для себя пользу. Он постарался уверить меня, что его оклеветали, что все обвинения, приводимые против него, — ложь, что он никогда не забывал о том, что он ирландец, и что он по-прежнему любит нашу родину; что мучения, переносимые Ирландией, заставляют его ужасно страдать и все его стремления направлены к тому, чтобы помочь этой несчастной стране. Угрозы, высказанные им в пылу ссоры, не что иное, как вспышки его скверного характера, их совершенно не следует принимать всерьез. Будь это иначе, он бы не дал пройти целой неделе, не приняв никаких мер, и не дал бы мне возможности предупредить своих единомышленников и скрыться самому. Если я соглашусь поделиться с ним своей тайной, он дает мне слово, что употребит мое открытие исключительно для того, чтобы помочь Ирландии, для этой цели и он согласен пожертвовать половиной своего состояния.
Он хорошо сыграл свою роль, и я, глупец, поверил ему. Я не мог себе представить, чтобы кто-нибудь воспользовался самыми святыми чувствами — любовью к родине и человечеству — для своих корыстных целей.
Я рассказал ему все. Он узнал от меня о таинственных свойствах голубого луча, проникающего сквозь камень и сталь, которым можно убивать все живое и разрушать неорганическую материю. И как вы думаете, что сделал этот патриот?
Через несколько дней я узнал, что Генри Кардиф предложил правительству купить мое изобретение. Итак, силе, которая должна была служить для освобождения человечества, чудесной силе, которую я открыл, пришлось бы теперь служить там, на фронте, орудием убийства тысяч ни в чем неповинных людей. Худшие из моих опасений оправдались. Я, всю свою жизнь стремившийся к освобождению человечества от гнета, стремившийся воздвигнуть новый прекрасный мир, стану убийцей миллионов несчастных, я своими руками принесу горе и нужду их семьям! Нет, этого нельзя было допустить! Нужно было действовать. Я потребовал от Кардифа, чтобы он возвратил мне бумаги с моими вычислениями, он расхохотался мне в лицо. Я предостерегал его, и он пригрозил мне донести на меня полиции. Наше последнее бурное свидание произошло 11 декабря. Напрасно я пытался на следующий день переговорить с ним: мне так и не удалось его поймать. Я узнал, что 12-го предполагается устроить обед в честь мистрисс Уэргем. Мистрисс Уэргем — агент правительства. Ее появление здесь в этот день могло означать только одно.
Весь день я с помощью голубого луча наблюдал за тем, что происходило в Бриар-Маноре. Я видел, как собрались гости, как они направились в столовую. Между гостями я увидел и Лока. Не знаю, помните ли вы, что 12-го декабря бушевала вьюга. Из-за сильного порыва ветра на мгновение погас электрический свет и все присутствующие увидели голубые лучи. Все их видели, но только Генри Кардиф понял, что означает этот голубой свет: он послужил ему предостережением. Появление в его доме голубого луча было равносильно объявлению войны. Я знал своего врага, знал, что он будет беспощаден, знал, что меня каждую минуту могут арестовать. Немного позже я увидел, что Кардиф о чем-то наедине беседует с Локом. И это также подтвердило мои опасения. Я знал, кто такой Лок; еще в Ирландии я видел, на что он способен; я думаю, что не стоит терять времени на описание его деятельности. Я скажу лишь одно: самый закоренелый преступник по сравнению с ним — невинный младенец. Беседа Лока с Кардифом была равнозначуща моему смертному приговору, да и не только моему, а всех наших товарищей. Теперь мне оставалось только одно. Я должен был во что бы то ни стало помешать Кардифу продать мое изобретение правительству. А для этого существовало одно единственное средство, и после зрелого обсуждения я пришел к убеждению, что я имею право убить одного человека для того, чтобы спасти жизнь миллионам. Я избрал это средство. Я должен был убить Кардифа — и я его убил.
ebooksa