Они сели за стол, и Маннистер с удивлением заметил, что он накрыт только на четырех. Прежде за столом всегда бывало еще несколько работников.
— А работников разве у вас нет? — спросил он.
— Нет, — коротко ответил Джонатан.
— Из каких же средств платить им? — брюзгливым тоном прибавил Франк.
— А разве у вас дела плохи? — с недоумением спросил Маннистер.
Дэзи рассмеялась холодным, горьким смехом.
— Видно, что ты долго здесь не был, иначе ты не стал бы удивляться тому, что у мелкого фермера дела плохи.
— Да, но…
— Цена, которую нам дают за пшеницу, со времени войны упала до половины себестоимости, — пояснил Джонатан. — В Северной Дакоте есть целые районы, где почти все фермеры вынуждены были продать свои фермы, чтобы уплатить налоги.
— А «Беспартийная лига» что…
— У нее нет денег, об этом позаботились банкиры, — торопливо вставила Дэзи. — Банки берут до 60 процентов.
— Но это скоро кончится! — воскликнул Франк.
Сестра сердито посмотрела на него.
— Не болтай!
«Она чувствует недоверие ко мне, — с болью подумал Маннистер, однако сделал вид, что ничего не заметил. Потом зашла речь о Джоне Маннистере, и брат с сестрой растрогались, обнаруживая каждым словом, какую искреннюю любовь питали они к старому ученому.
— Я храню его два последние письма, — сказал Джонатан. — Я их охотно отдам тебе.
После долгого тяжелого трудового дня вся семья нуждалась в отдыхе. В десять часов Джонатан поднялся, заявив, что идет спать, так как завтра опять предстоит много работы.
— Завтра и я помогу, — с улыбкой сказал Маннистер.
Дэзи насмешливо взглянула на него.
— Это не про тебя писано.