На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

22
18
20
22
24
26
28
30

— Почему?

— Ты ведь доктор, интеллигент, ты ничего не понимаешь в чест… — Она проглотила конец слова и поправилась: — в физической работе.

— Посмотришь завтра; ты, очевидно, думаешь, что экспедиция к Северному полюсу — это нечто в роде пикника. И откуда у тебя взялась такая ненависть к интеллигенции! Мне помнится, было время, когда маленькую Дэзи нельзя было оторвать от книги.

Дэзи густо покраснела.

— Я, право, не хотела тебя обижать, Фрэд; но я побывала в высшей земледельческой школе и хорошо изучила этих людей. Как вспомню только своих учителей! А если попадаются исключения — какой-нибудь порядочный, прогрессивно настроенный человек, так его выгоняли к черту.

Она встала и, точно испугавшись, что наговорила лишнего, торопливо сказала:

— Спокойной ночи, Фрэд, — и выбежала из кухни.

Джонатан принес из своей комнаты два письма и дал их Маннистеру; последний остался наедине с Франком, который читал газету, курил трубку и, по-видимому, не был склонен вступать в разговор.

Маннистер спросил, в котором часу они начинают работу, и попросил вовремя разбудить его. Затем он ушел в свою комнату.

Он сел в старое кресло, стоявшее у открытого окна, и взялся за письма. Каким родным показался ему ясный, тонкий почерк. Оба письма были написаны пять лет тому назад — одно в начале, другое в конце года. Маннистер стал читать первое.

«Мой дорогой, старый друг.

«Сегодня я имею сообщить тебе радостную весть: мои опыты увенчались наконец успехом. Мое открытие, я надеюсь, будет способствовать счастью и красоте мира. Но пока в деле еще существует загвоздка: производство препарата крайне вредно, так как в процессе работы развиваются ядовитые пары, особенно пагубно действующие на мозг и, странное дело, также и на половые органы. Пока это обстоятельство не устранено, я буду держать свое изобретение втайне, так как немало нашлось бы людей, которые стали бы преступно извлекать из него пользу, нисколько не заботясь о благополучии рабочих, занятых в производстве, тем более, что выработка продукта обходится крайне дешево и доходы от его изготовления могут быть весьма значительны Эта весьма умеренная стоимость производства меня особенно радует, потому что благодаря этому мое изобретение станет доступно всем». — Далее следовали расспросы относительно здоровья семьи.

«Кстати, вчера был у меня наш милый Ларри. Я каждый раз с радостью смотрю, как он растет и крепнет. В настоящее время он интересуется только политикой и притом самой радикальной. Я, как ты знаешь, ничего в этом не смыслю, я полагаю только, что наш мир до такой степени несправедлив, что порядочный человек не имеет права пренебрегать ничем, что может способствовать изменению системы, которая держится на нужде и страдании миллионов людей. Поэтому я сочувствую партии Ларри и не терплю дрессированных реформистов, которые хотят одолеть бегемота при помощи булавочных уколов…»

«Меня начинает сильно тревожить участь моего мальчика. Случается, конечно, иногда, что о положении экспедиции нет сведений в течение нескольких лет, но все же эта полная неизвестность пугает меня. Это заставляет меня воздержаться от приезда к вам на это лето. Здесь, в Нью-Йорке, все известия получаются гораздо скорее…»

Второе письмо было от декабря. Первые две страницы были целиком посвящены без вести пропавшей экспедиции.

«…Теперь уже большая часть моих друзей разделяет мои опасения, что наши исследователи не вернутся. Даже мой зять и его семья не сомневаются в этом. Между прочим, я на прошлой неделе переехал к ним. Они с некоторых пор стали крайне любезны со мной и проявляют искреннее участие и трогательную заботливость о моем здоровьи. Неужели я целые годы ошибался в оценке этих людей? Генри Брайт даже устроил в своем доме лабораторию для меня. Он знает о моем открытии, однако никаких подробностей я ему еще не сообщил ввиду того, что мне все еще не удалось обезвредить производство.

«Заботы о Фрэде и упорная работа так сильно расшатали мое здоровье, что я уступил настойчивым убеждениям моих родственников и проведу эту зиму у них в имении во Флориде. Пиши мне следовательно в «Голден Хилл» через Таллахасси. Генри Брайт тоже собирается быть здесь к Рождеству, и мы предполагаем совершить совместно небольшое морское путешествие на его яхте…»

Фрэд в раздумье положил письма: «Бедный отец, — подумал он. — Мне не следовало пускаться в плавание с экспедицией и заставлять его тревожиться и горевать». Теперь слова миссис Брайт показались ему вполне правдоподобными: слишком тяжелая умственная работа и мучительная тревога о сыне могли, разумеется, повлиять на рассудок старика. Маннистер упрекнул себя за свое подозрительное и неделикатное отношение к семье Брайт. Эти люди как будто действительно хорошо и даже тепло относились к его отцу. Он решил написать миссис Брайт и просить у нее извинения за свое неучтивое поведение.

На следующее утро, едва только забрезжил свет, Франк разбудил Маннистера. Это были дни самой напряженной полевой работы.

К удивлению Дэзи, доктор оказался очень хорошим помощником, готовым на любую работу. Брат и сестра постепенно стали отказываться от своей сдержанности с ним, особенно Франк. Однако Дэзи была оживлена и разговорчива только пока дело касалось либо работы, либо каких-нибудь пустяков, но она не обмолвилась ни одним словом о причине ее частых отлучек из дому. Почти каждую субботу вечером Франк запрягал караковую лошадь в одноколку и уезжал вместе с сестрой. Маннистер заметил, что в эти вечера Джонатан имел более озабоченный вид, чем обычно, однако ничего не говорил об отсутствии детей. Нередко бывало, что только на рассвете стук колес возвещал о возвращении брата и сестры.