На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

— Рано утром он меня отпустил, — говорил он. — «У тебя», сказал он, «свободный день, Мосси, можешь не приходить до утра». А когда я пришел, он был мертв — отравился.

Давид Блэк вздрогнул. Об этом Беннет умолчал.

— А ты не знаешь, почему он покончил с собой? — спросил он.

— Те, в белой вилле, говорят, что он с ума сошел, — сердито продолжал Моисей, — но это неправда. Он был хороший человек, доктор-то, он не мог выносить всех ужасов, которые ему приходилось видеть. Каждый раз, когда он отправлялся на другой остров, где живут сумасшедшие, он возвращался оттуда бледный как смерть, и не мог проглотить ни куска хлеба. Ни один добрый человек не может спокойно смотреть на эти страдания; с бедным старым профессором было то же самое.

— Со старым профессором? А это кто такой?

— Мы так никогда и не знали его имени. Мы всегда называли его старым профессором.

— Он тоже умер?

— Нет!

— Он здесь еще?

— Нет!

Моисей вдруг стал молчаливым. Давид Блэк взглянул на него. Негр испуганно опустил глаза.

— Что же было с профессором, Моисей?

— Я думаю, доктор, — пробормотал негр, — что вы также добрый человек. Но… не спрашивайте меня… Может быть потом, когда я лучше узнаю вас.

Давид Блэк подумал и затем серьезным тоном сказал:

— Моисей, вы можете вполне доверять мне! Я, разумеется, пока никак не могу доказать вам, что я не принадлежу к мошенникам с белой виллы, но знайте и вы, и все, кого это интересует, что я враг этих людей, даже если с виду и вхожу в дружеские отношения с ними. Понимаете?

Моисей растерянно посмотрел на него и ничего не ответил.

Не желая сразу запугивать негра слишком обстоятельными расспросами, врач кончил свой ужин и отправился в спальню, расположенную на уровне земли.

Было уже поздно, и Давид Блэк стал раздеваться. Электрическая лампа освещала приветливую комнату: окна, выходившие в сад, были настежь открыты.

Вдруг врачу почудилось, будто кто-то движется по дорожке сада. Он быстро бросился на постель, положил револьвер и карманный фонарь рядом с собой и погасил свет.

Затем, неподвижно лежа, он стал глубоко дышать, словно спящий, и чутко прислушиваться.