— Грэйс, дорогая, не гоните меня от себя. Я не могу жить без вас.
Его страсть и выражение страдания на лице тронули молодую женщину. Нерешительно и с дрожью в голосе она сказала:
— Если вам действительно достаточно моей дружбы…
— Да, да, дорогая моя.
Он привлек ее к себе, но, заметив, что она побледнела и отпрянула, овладел собой и только нежно поцеловал маленькую белую руку.
* * *
Гарвею удалось убедить Грэйс, что нет никакого смысла откладывать свадьбу. Когда они обвенчаются, им гораздо легче будет сообща продолжать розыски убийцы Роулея.
Молодая женщина готова была согласиться с ним. Она была в каком-то странном душевном состоянии. Иногда ей казалось, что она поступает нехорошо по отношению к убитому; перед ее глазами стоял Джон Роулей, чуть ли не более живой, чем Гарвей, и гораздо более близкий ее сердцу. В такие минуты она садилась за стол с намерением написать молодому Уорду, чтобы он простил ее: она не может стать его женой. Однако, ей никогда не удавалось послать такое письмо: живой человек своей великой любовью заслонял образ мертвого. В присутствии Гарвея пропадало ужасное чувство одиночества, от которого Грэйс так безгранично страдала; он приносил с собой свет и радость в однообразие ее существования, и она вынуждена была признаться, что больше не может обходиться без него. Так проходили для нее дни в сомнениях и раздвоенности чувств.
Гарвей держался по отношению к молодой женщине чрезвычайно умно; не напрасно занимался он годами изучением психоанализа. Он вполне понял ее чувства, изучил малейшие движения их, угадывал все перемены ее настроения и умел приспособиться к ним. Страсть свою он держал в полном повиновении своей воле и оставался для Грэйс не более как другом, никогда не давая ей повода вспомнить, что он имеет на нее права, что она теперь принадлежит ему. В то же время он окружил ее нежной заботливостью и лаской, думая только о том, как бы сделать ей приятное, так что постепенно она все более и более стала привыкать к его заботам о ней. Он не избегал говорить о Джоне Роулее, — наоборот, он всегда первый заговаривал о нем, тогда как Грэйс начала понемногу избегать эту тему и старалась реже упо минать имя Джона.
Накануне дня венчания, когда Гарвей при прощании поцеловал ей руку, она совершенно неожиданно бросилась в его объятия, прижалась к нему и воскликнула плача:
— Обними меня крепче, Гарвей, я боюсь, мне так страшно!
Гарвей почувствовал, как она дрожит всем телом. Он ласково начал гладить ее голову, лежавшую у него на груди, и нежно спросил:
— Чего ты боишься, дорогая?
— Не знаю, но какой-то неизъяснимый страх сжимает мне сердце и сдавливает горло. Не уходи, не оставляй меня одну!
Он вернулся с ней в комнату и остался возле нее, пока она не успокоилась.
На следующее утро они обвенчались в районном нотариате и тотчас же уехали в охотничий домик, где решили провести медовый месяц. Грэйс никого из своей прислуги не взяла с собой.
— Я не хочу, чтобы мне что-либо напоминало о прежней жизни, я хочу стать совершенно новым человеком, — заявила она.
Охотничий домик представлял собой небольшую деревянную дачу, в швейцарском стиле, стоявшую посреди большого леса, в полуторачасовом расстоянии от города.
По приезде туда они провели спокойный день, бродя по лесу и устраиваясь в новом жилище. Гарвей едва мог поверить, что это не сон, что прелестная женщина, сидящая рядом с ним на траве, действительно его жена. Грэйс была тиха и задумчива, лицо ее было бледно, и она жаловалась на головную боль.
После ужина на маленькой веранде, Гарвей, видя, как она страдает, посоветовал ей лечь.
ebooksa