Ленцу пришлось подождать, пока в зале утихнет гул. Было ясно, что совет директоров недоволен присутствием постороннего.
Ленц начал с того, что Большая бомба представляет собой грозную опасность, пока находится на Земле, и сжато повторил свои основные доказательства. После этого он сразу выдвинул альтернативное предложение: поместить ее в ракетоплан и вывести его на стационарную орбиту, достаточно удаленную от Земли – скажем, на пятнадцать тысяч миль. Реактор будет работать в космосе, производя безопасное горючее для земных атомных электростанций.
В связи с этим он сообщил об открытии Харпера – Эриксона, подчеркнув его коммерческое значение. Он постарался изложить все это как можно убедительнее, пустив в ход все свое обаяние, чтобы завоевать доверие присутствующих. Тут он сделал паузу и стал ждать, пока они спустят пар.
Они не заставили себя ждать. Послышались возгласы: «Чепуха! Бред! Бездоказательно! Это ничего не изменит!» Ясно было, что все были рады узнать о новом горючем, но должного впечатления оно не произвело. Лет через двадцать, когда этот проект будет досконально изучен и коммерческая выгода его будет доказана, они, может быть, и решат запустить на орбиту еще один большой реактор. А пока – время терпит.
Ленц терпеливо и вежливо опроверг все их возражения. Он рассказал об участившихся случаях профессиональных психоневрозов среди инженеров и подчеркнул огромную опасность, которой подвергаются все, находящиеся вблизи Большой бомбы, даже с точки зрения официальной теории Дестри. Он напомнил им о немыслимо высоких затратах на страхование и миллионных суммах, идущих на «подмазку» политиканов.
Потом он резко сменил тон и обрушился открыто и яростно.
– Джентльмены! – сказал он. – Мы считаем, что это вопрос жизни и смерти, нашей жизни, и жизни наших семей, и всей жизни на этой планете. И если вы не пойдете на компромисс, мы будем драться, не считаясь ни с чем и не соблюдая никаких правил, как борется за свою жизнь загнанный в угол зверь.
После этого Ленц перешел в наступление. Первый его ход был предельно прост. Он изложил подготовленный им план пропагандистской кампании национального масштаба, какие постоянно проводят крупные рекламные фирмы. План был разработан до последних мелочей. Тут было все: телевидение, плакаты с антирекламой, инспирированные статьи в газетах и журналах, фальшивые «гражданские комитеты», а самое главное – активное распространение слухов и бомбардировка Конгресса «письмами избирателей». Любой бизнесмен по собственному опыту знал, как это работает. Целью кампании было внушить обывателям страх перед реактором в Аризоне, но страх должен был вызвать не панику, а ярость, направленную на совет директоров, и вылиться в требование к правительству немедленно отправить Большую бомбу в космическое пространство.
– Это шантаж! Мы заткнем вам рот!
– Вряд ли, – вежливо возразил Ленц. – Вы можете только закрыть нам доступ в некоторые газеты. Вам не удастся нас изолировать. Вы даже не сможете лишить нас эфира – спросите Федеральную комиссию по связи.
Это была чистая правда. Харрингтон нажал на нужные политические рычаги и хорошо подготовил почву. Президент был на их стороне.
Страсти разгорались, и Диксон вынужден был призвать совет к порядку.
– Доктор Ленц, – сказал он, с трудом сдерживая собственную ярость, – вы хотите выставить нас эдакими бездушными мерзавцами, думающими только о собственной выгоде и готовыми ради нее пожертвовать жизнями других людей. Но вы знаете, это не так: нас с вами разделяет только разница во мнениях о том, какой курс более правильный.
– Я не говорил, что считаю вас такими, – серьезно сказал Ленц. – Я лишь хочу, чтобы вы поняли: я
На самом деле, – продолжал он жестко, – мне неясно только одно: успеет ли Конгресс провести национализацию и лишить вас права собственности, прежде чем разъяренная публика разнесет на куски вашу драгоценную станцию!
И прежде, чем они успели сформулировать достаточно продуманный ответ, прежде, чем их яростное негодование стихло и перешло в упорное сопротивление, Ленц предложил им свой гамбит. Он ознакомил их со вторым планом пропагандистской кампании, совершенно иного характера.
Ее целью была не дискредитация совета директоров, а его прославление. Методы были те же самые: выступления и тонко построенные статьи, полные глубокого человеческого интереса к деятельности компании, которая на сей раз будет представлена как мощное предприятие, управляемое бескорыстными патриотами и мудрыми представителями делового мира, пекущимися о благе страны. В нужный момент будет обнародовано открытие Харпера – Эриксона, но не как случайный результат личной инициативы двух молодых инженеров, а как плод многолетних систематических изысканий, проводившихся в соответствии с неизменной политикой совета директоров, – человеколюбивой политикой, обусловленной твердой решимостью раз и навсегда устранить угрозу взрыва, пусть даже в малонаселенной аризонской пустыне.
И никаких упоминаний о нависшей над планетой опасности глобальной катастрофы.
Ленц обрабатывал их со всех сторон. Он искупал их в признательности, которую они получат от благодарного человечества. Он предлагал им принести благородную жертву и, незаметно передергивая карты, внушал им, что они настоящие герои. Он беззастенчиво играл на самых глубинных обезьяньих инстинктах, на жажде получать одобрение от своих собратьев – не важно, заслуженно или нет.
И с каждой минутой он выигрывал драгоценное время. Он перебирал одно за другим самые веские возражения, убеждал одного за другим самых твердолобых. Он успокаивал и усмирял, он играл на их личных слабостях. Любящим и потому мнительным отцам семейств он еще раз, не жалея красок, обрисовал страдания, смерть и разрушения, которые могли бы последовать из-за их слепой веры в бездоказательные и весьма рискованные допущения дестриевской теории. И сразу же вслед за этим он в самом радужном свете набросал картину счастливого мира, освобожденного от страха и полностью обеспеченного безопасной энергией, картину золотого века, который они создадут своей ничтожной уступкой.