Четверо

И надвинул на лоб фуражку.

* * *

Когда Введенский пришёл к Крамеру, солнце скрылось за горами и в городе перестало жарить, а со стороны моря запахло свежим и студёным вечерним воздухом.

День выдался безумным. Введенский и Охримчук объехали на служебном авто все окрестности города, и на одной из турбаз нашлись хозяева чёрного коня. Звали его Вольтер; как рассказали работники, его украли три дня назад. Нагло, быстро, на рассвете. Похитителя очевидцы запомнили как усатого татарина в очках и военных штанах.

Введенский понял, что это Черкесов.

Коня перегнали на ведомственную конюшню, через пару дней он вернётся на турбазу.

Всем сотрудником беломаякской милиции предписали задерживать высоких блондинов.

Дело сдвинулось с места, но Введенский по-прежнему ничего не понимал.

Зачем, для чего вся эта клоунада с конём. И с пластинками. И со звездой в теле профессора. Зачем понадобилось убивать Черкесова. Зачем вообще всё это, чего хотел убийца? Или всё же убийцы?

Несмотря на успехи, всё это никак не складывалось в единую картину.

Введенский хотел понять мотив. Но во всём этом он не видел не только мотива, но и обычной логики.

Он надеялся, хотя бы вечерний разговор с Крамером за чашкой чая развеет его мысли.

Крамер на сей раз оделся в синий костюм-тройку из лёгкой шерсти, с ярко-алым галстуком. Когда он открыл дверь Введенскому, из комнаты аппетитно и жарко запахло мясом.

– Добрый вечер, – улыбнулся Крамер. – Вас ждёт еда и красное вино.

– Вино? – удивился Введенский. – Вы же звали меня на чай.

Крамер пожал плечами.

– Если хотите, угощу вас чаем. Но сам я хочу вина. По крайней мере, пора бы мне уже привыкать к тому, что у вас в Советах называют вином. Проходите, проходите.

Введенский никак не мог привыкнуть к аристократизму Крамера, этой домашней обстановке, напоминавшей дореволюционные гостиные, к идеальной сервировке блюд с серебряными вилочками и ножами, к его всегда белоснежному воротнику рубашки, идеально сидящему костюму. Ему казались чужими его манеры, точно из кино про иностранных шпионов – низкий, грузный и медленный, он совмещал это с грациозными кошачьими движениями, будто поставленными маститым хореографом.

Две бутылки красного вина, уже открытые (чтобы вино подышало, объяснил Крамер), уже стояли на столе рядом с отмытыми до блеска бокалами. Когда Введенский сел за стол, Крамер возвращался из кухни с блюдом, на котором расположились обильной горкой тонко нарезанные мясные кружочки, украшенные зеленью.

– Сегодня на ужин говяжий язык с яблоками и миндалём, – сказал Крамер и поставил блюдо на стол.

– Никогда такого не ел, – признался Введенский.