– О, ты увидишь, – сказало море. – Я умею делать интересные вещи.
Море замолчало, пока Лазарев настраивал двигатели, а потом вдруг продолжило тихим и спокойным голосом:
– Разговаривая с тобой, я параллельно копаюсь в твоём сознании и изучаю историю вашей планеты, её культуру, искусство, языки. Очень интересно. Вам удалось сделать многое из того, что не успели мы. И, наоборот, вы не додумались до совершенно очевидных технологий – например, передавать мысли на любые расстояния. Забавно. Вы смогли бы избежать многих проблем.
– Как я вижу, вашей цивилизации это не очень помогло.
– Как знать, как знать. А ты не думал, что, возможно, я и есть логичное и идеальное развитие любой цивилизации? Я есть чистый разум, бог, всесильный хозяин планеты. Мне не бывает скучно, больно или обидно. У меня нет эмоций, которые мешают существовать. Кстати, мы с тобой в этом немного похожи.
– У меня есть эмоции, – сказал Лазарев, вводя в систему новые расчёты для взлёта.
– Но ты умеешь справляться с ними, осмыслять, прорабатывать и перерабатывать. Очень немногие люди на твоей планете умеют так делать. Признайся: в идеале ты хотел бы, чтобы у тебя не было эмоций вовсе. Так?
Лазарев криво усмехнулся.
Хотел бы, да.
Или нет?
Он вспомнил эту отчуждённость в общении с Нойгардом, Гинзбергом и Крамаренко после стазиса. Ведь что-то внутри подсказывало, что здесь что-то не так. Иначе эмоции сработали бы по-другому. Или нет? Или это его эмоции и он настолько охладел к людям после долгого путешествия? А если бы это была его настоящая команда, уверен ли он, Лазарев, что отнёсся бы к ним иначе?
Ему стало вдруг стыдно за себя, потому что он понял, что не знает ответ на этот вопрос.
– Я не знаю, – сказал он.
– Я решу это за тебя. Скоро у тебя не будет эмоций.
– Посмотрим, – сказал Лазарев.
– Ого, ты ещё веришь, что сможешь улететь.
– Уж постараюсь.
Море не стало отвечать. Лазарев перенастроил параметры двигателей и запустил общий тест систем модуля, чтобы удостовериться, что всё в порядке.
Ему вдруг показалось, что он говорит с самим собой.
Взглянул в иллюминатор. Ветер не стихал, в запылённом стекле расплывалось закатное марево.