Нет-нет-нет, нельзя-нельзя-нельзя, нет-нет-нет, он шептал это дрожащими губами, пытаясь сохранить равновесие, и вглядывался в тех троих, стоящих на том берегу, и не мог различить их лиц, кажется, у них вообще нет лиц.
Он поднял руку к груди и прижал звезду к сердцу, чтобы она не упала.
Лишь бы она не выскользнула.
По спине пробежал обжигающий холод, задрожали пальцы.
Трое на берегу замерли на месте, высохли и окаменели, и налетевший ветер развеял их в прах.
Синее небо треснуло пополам и разбилось на блестящие зеркальные осколки, обнажив жёлтые облака и красное закатное марево.
Трава, деревья и поле за рекой рассыпались в рыжую пыль и медный песок.
Лазарев стоял по пояс в чёрной жиже, и над ним нависало вечернее небо планеты с закатом трёх звёзд.
Он посмотрел на свои руки.
Его перчатка по-прежнему сжимала серебристую звезду.
Дыхание постепенно приходило в норму.
Он обернулся и увидел посадочный модуль, стоящий на небольшом круглом островке посреди чёрной морской глади.
В наушниках снова зашипели помехи, и он услышал знакомый голос:
– Командир, это «Аврора». Корабль подлетает к заданной точке. Вам следует стартовать через девять минут.
II
– Вы с ума сошли. Сдурели. Что это? Что за…
Охримчук ворвался в комнату для допросов, услышав выстрел. Подозреваемый лежал на полу, нелепо раскинув руки, во лбу чернела дыра, под головой растекалась тёмно-красная лужа, рядом валялся опрокинутый стул.