Рождение героя

Денис, понурив голову, зашел внутрь, и отец с помощью панели управления закрыл замок двери.

Немного отдохнув от вахты, капитан «Надежды» отправился в свой кабинет. Далее его день не отличался от вереницы таких же дней до этого в течение последних лет. Он работал с немногочисленными документами корабля, а также посвящал время всевозможным инспекциям и рабочим совещаниям с людьми, ответственными за тот или иной жизненно важный технологический процесс на корабле. Вот и сегодня капитан Федоров с группой техников проверил ресурс реактора и посетил малые оранжереи корабля, где выращивались цитрусовые и кофе. И с реактором и с оранжереями все было хорошо — они будут способны обеспечивать потребности колонистов еще не одно десятилетие. Правда, Андрей искренне надеялся, что в этом не будет необходимости.

День, чисто условно называемый так на борту космического объекта промежуток времени, близился к концу, когда капитан, закончив с делами, направился из рабочего кабинета к себе в каюту. Войдя в нее, он обнаружил, что его наказанный сын сбежал из-под домашнего ареста, хитро взломав панель замка двери. На душе сразу стало скверно. Быстро перекусив, капитан Федоров отправился на капитанский мостик на свою любимую вечернюю вахту. Тут его с нетерпением поджидал вечно спешащий быстрее улизнуть с дежурства второй штурман корабля Саид Джабраилов. Холодно попрощавшись с сегодня каким-то особенно взвинченным сменщиком, Андрей снова подошел к обзорному иллюминатору и погрузился в созерцание пути.

Первые часы своей вечерней вахты капитан «Надежды» всегда посвящал своей рукописи. Он давно хотел создать нечто вроде более понятной и приспособленной для потомков первых членов экипажа корабля копии бортового журнала и руководства к полету. Инструкции по поведению на корабле инженеров с Земли и выводы, сделанные на основе жизненного опыта поколений «Надежды», слагались под пером Андрея в книгу под названием «Путеводное слово». Лишь раз капитан злоупотребил своим чином, для того чтобы достать такой дефицитный на корабле товар, как большой, зачем-то украшенный красивым переплетом чистый блокнот и чернильное перо. Изложение своего видения истории корабля и занятие каллиграфией помогали обрести гармонию с самим собой и скоротать время.

Сегодня Андрей закончил последнюю главу своей рукописи, где говорилось о недопустимости существования в любом справедливом обществе такого понятия, как «свобода совести». Капитан не был юристом, и это где-то нечаянно ухваченное его сознанием выражение имело несколько другой смысл. В его рукописи он видел будущее человечества как общность свободных людей, живущих по совести.

Когда до конца вахты капитана Федорова оставался один час, его мысли прервал тихий женский голос, принадлежащий Монике Мозарини. Она часто приходила к нему на мостик, чтобы, как она говорила, разбавить его одиночество. Андрей, поначалу не одобряющий ее отвлекающие от дел визиты, теперь не мог представить себе вечернюю вахту без своей собеседницы. Моника была чуть моложе его и имела с ним один общий факт из жизни. Десять лет назад ее мужа вместе с Людмилой Федоровой и еще одним человеком Андрей обрек на верную смерть, задраивая отделяющие их от жизни пожарные переборки в горящем медицинском отсеке.

Моника нисколько не винила капитана в смерти своего мужа, а наоборот, нашла в нем родственную душу, пережившую такую же потерю близкого человека. Теперь же их связывало нечто большее, чем чувство взаимоподдержки, определение чему Андрей боялся давать.

Как всегда они разговаривали о разных мелочах, рассказывали о произошедших за день событиях. Слушая ее, Андрей переставал думать о таких проблемах, как побег из дома своего сына или назревающее новое недовольство экипажа. Разговор с Моникой каждый раз придавал ему новые силы и не давал его сознанию покинуть мрачную, кажущуюся заброшенной рубку корабля и раствориться в разглядываемых ледяных звездах.

В конце разговора Андрей передал своей подруге то, о чем он разговаривал с доктором Бергом. Она сразу поняла, о чем речь, что подтвердило теорию доктора психологии.

— Я сама хотела когда-нибудь поговорить об этом с тобой, — призналась Моника. — Действительно, люди очень обеспокоены. Даже по пессимистичным прогнозам, написанным в нашем руководстве по полету, компьютер уже давно должен был засечь какую-нибудь пригодную для посадки планету.

— Беспокоиться не о чем. «Надежда» сможет прокормить нас еще не один десяток лет.

— О! Ты не понял. Люди живут не для того, чтобы жить. У нас всех, как и у наших отцов, были решимость и мужество противостоять всем трудностям и стойко совершать полет только благодаря тому, что у нас была цель. Идея, ради которой можно было и потерпеть. Сейчас идея размыта временем и состоянием материального благополучия, обеспеченным нашим отлаженным кораблем. Люди потеряли цель в жизни, они потеряли надежду.

— Да, мне кажется, ты права. Но что же делать?

— Я бы на твоем месте завтра же объявила по общесудовому радио, что компьютер засек благоприятную для колонизации планету, и через несколько месяцев мы будем у цели. Это возродит души людей.

— Но что же будет через эти самые несколько месяцев? Дав людям несуществующую надежду, обманув их, мы только ухудшим обстановку и спровоцируем настоящий хаос. К тому же сейчас любой, кто подобно впередсмотрящему на каравелле Колумба необоснованно выкрикнет «Земля!», будет тут же выкинут за борт.

— Наверное, ты прав. Как же улучшить положение людей?

— По-моему, мы вообще слишком разбаловались тут, в уютных каютах нашего гениально сконструированного создателями корабля. Видишь ли, устали лететь… А кто вообще сказал, что этот полет затевался для того, чтобы получить удовольствие? А кто знает, что ждет нас при высадке с корабля? В лучшем случае мы будем работать по восемнадцать часов в сутки над строительством нашей колонии на совершенно незнакомой и, возможно, опасной для людей планете. А вдруг мы вообще нарвемся на каких-нибудь злобных инопланетян? Даже если и не злобных, так это мы для них, а не они для нас будут пришельцами и они могут посчитать необходимым уничтожить нас при первых трудностях во взаимопонимании. Кто-нибудь думал об этом?!!

Тут и без доктора Берга было понятно, что Андрей тоже испытывает колоссальное нервное напряжение. Он слишком сильно переживал за своих подчиненных, но Моника смогла успокоить его лучше, чем это смогли бы сделать таблетки. Она подошла к нему и молча обняла его за плечи, положив голову ему на грудь.

— Прости меня, Мон. Я, кажется, сорвался — сегодня был довольно тяжелый день. Забудь, о чем я говорил — это очень маловероятно. Все будет хорошо.

Андрей прижался к голове своей подруги. Теперь действительно у него на душе полегчало. Тяжелые мысли оставили его, легкие задышали полной грудью, а тело наполнила приятная нега от сознания близости с Моникой. Он провел подбородком и щекой по ее душистым волосам, и ему страшно захотелось поцеловать ее. В тот же миг Моника подняла голову с его груди и посмотрела прямо ему в глаза. Секунду спустя их губы соединились в нежном поцелуе, остановить который не могли даже звуковые сигналы неожиданно ожившего главного навигационного компьютера.