Не надо обольщаться мнимой дружбой. Ни один инквизитор никогда не забудет, что перед ним ведьма, как бы мило они ни общались до этого. Нужно просто быть спокойной и готовой к услугам – глядишь, все и обойдется.
Ей показалось, что рубцы на лице Бастиана налились красным.
– Будем считать, что так, – мрачно произнес следователь и встряхнул карту. – Перед тем, как пропасть, Вера Левек была на Третьей лесной улице.
Аделин вспомнила Веру – хорошая была девушка. Худенькая блондинка, пятая дочь в семействе, она шила мягкие игрушки и продавала на благотворительном аукционе: выручка шла на нужды нищенствующих людей с окраины. Когда ее отпевали, то возле церкви собралась толпа женщин и детей, и плакали они совершенно искренне.
– Это вон там, – указала Аделин, и они быстрым шагом двинулись через площадь мимо памятника Георгу. Третья лесная улица заканчивалась парком, который постепенно переходил в лес – там частенько видели зайцев и лис, забредавших из чащи. Когда-то давно, еще в детстве, отец привозил сюда Аделин и Уве – они катались на каруселях, объедались ягодным мороженым и играли с другими детьми; Аделин до сих пор с теплом вспоминала эти прогулки.
– Задумались? – спросил Бастиан. Аделин встрепенулась и тотчас же заметила, какими взглядами городские кумушки провожают столичного гостя. Любопытство, сочувствие, брезгливость и корысть: интересно, богат ли этот господин? Если действительно богат, а не просто красуется, то не важно, какое у него лицо – надо брать в оборот и вести к алтарю, пока не опередили более проворные.
– Вспомнила, как мы гуляли здесь с отцом, – сказала она и вдруг призналась: – Я незаконнорожденная вообще-то. Но он меня признал и никак не отделял.
– Полагаю, он был хорошим человеком, – уважительно откликнулся Бастиан.
– Да, – кивнула Аделин. – Хорошим.
Она уже давно не чувствовала левую руку – заледеневшую, неподвижную. Они подошли к воротам парка, и Бастиан произнес:
– Давайте ваше Зоркое сердце.
Аделин прикрыла глаза, в очередной раз подумав, что отец всегда предостерегал ее от занятий магией. Потом он примирился с ними: ну вот такая родилась дочь, ничего не поделаешь, но они никогда ему не нравились. Разве что только тогда, когда смогли помочь Уве.
Она не любила заклинание Зоркого сердца: оно обостряло чувства, делая мир насыщенным и ярким, но потом оборачивалось почти сутками слабости и тошноты – тогда Аделин могла лишь лежать в постели, смотреть, как над ней крутится потолок, и надеяться, что выкарабкается.
Когда последнее слово заклинания сорвалось и упало под ноги, то мир на мгновение поблек, а затем вспыхнул, наливаясь красками, запахами, звуками. Космея и ирисы на газонах вспыхнули языками сиреневого и розового пламени, сладкий аромат духов проходящей барышни опалил ноздри, и Аделин испугалась, что сейчас упадет.
Она не упала – ее на ладонь приподняло над гравием дорожки. Бастиан стиснул ее руку, серебряная пластинка артефакта впилась в ладонь, и Аделин мягко опустилась на землю. В висках пульсировала кровь, дыхание сбивалось, по коже бежали лепестки пламени, и их срывало ветром и превращало в аккорды.
«Я умираю, – подумала Аделин с восторгом и болью. – Нет… я живу!»
Потом наваждение схлынуло – в ноздрях остался соленый запах невидимого моря, в ушах остывали слова заклинания. Бастиан по-прежнему держал Аделин за руку, но теперь от его пальцев разбегались волны тепла, которые заставляли замирать – так жертва замирает перед охотником – и в то же время приказывали сердцу стучать быстрее, а груди дышать глубже.
Аделин сделалось жарко и неловко.
– Уже работали в паре? – спросил Бастиан. Вот, значит, что это такое: работа в паре…
– Нет, – выдохнула Аделин. Ей казалось, что она сейчас упадет или снова взлетит. Хотя она не взлетала, конечно, ей это привиделось. Так ведьмам видится, что они летают после хорошей порции бакугарских грибов.