И господа согласились.
– Вашбродь! Смотрите! Там, внизу! Вон валяется!
Экипаж, который со стрельбой и шумом уезжал от дома Герберта Шо, видело множество свидетелей – оставалось просто идти по улице и опрашивать зевак, которые испуганно стучали по вискам. Показания разнились, конечно: одни утверждали, что кучером был сам дьявол в кроваво-красном сюртуке и с золотыми рогами на черной голове, а другие наперебой кричали, что дьявол-то как раз сидел в экипаже, и сюртук у него был синий, а палил он из трехствольной пистоли. А правил экипажем черный дракон с тремя головами, а из зада у него валил дым погуще, чем из заводской трубы.
– Магия? – предположил господин Арно на бегу. Рассказы о дьявольском экипаже уже раздражали его – он смотрел на свидетелей так, словно они все рехнулись.
– Магия, – кивнул Бастиан. – И очень сильная. Навел на всех морок, причем разный.
Они покинули город, прошли по гребню холма, и Бруни, который шагал впереди, вдруг остановился и замахал руками. Бастиан и полицмейстер подбежали к нему и увидели обломки экипажа. Ни лошадей, ни возницы, ни пассажира – лишь деревянное крошево, из которого сиротливо торчало уцелевшее колесо и обломок скамьи, обитый красной кожей.
– Это он! – воскликнул Бруни. – Точно вам говорю, я на двери царапину приметил. Вон она!
– Дьявольщина, – в сердцах выдохнул господин Арно. – Разбились они, что ли?
Он осмотрелся в поисках следов, оставленных на земле, но широкая тропа была чистой, без малейших улик.
– Если бы разбились, пострадали бы лошади, – сказал Бастиан. – А лошадей нет.
– Дьявольщина, мать ее побери, растак, – согласился с начальником Бруни, задумчиво почесывая затылок.
Они спустились с холма, встали рядом с обломками, и Бастиан, глядя на разломанное колесо, подумал: здесь что-то не так, здесь все не так. Он простер руку над деревяшками, и летний вечер на мгновение померк, утратив свою прелесть и цвета, превратившись в снимок в старой газете. Потом над обломками закружилось сверкающее облако искр остаточной магии, и останки кареты растворились в воздухе с легким шипением и треском.
Полицмейстер с шумом выдохнул воздух. Офицер Бруни не сдержал забористого ругательства. Шанти застучал пальцами по виску. А Бастиан запустил обе руки в волосы и, запрокинув голову к небу, долго стоял просто так, не двигаясь.
Струна, которая звенела в нем все это время, лопнула с протяжным стоном.
– Господин Арно, давайте вспомним еще раз, – глухо произнес Бастиан. – Он не прячет тела, а подбрасывает их. Зачем?
Полицмейстер принялся ходить по траве туда-сюда. Трава не была примята, призрачный экипаж не оставил на ней следов.
– Он хочет, чтобы их нашли как можно быстрее, – сказал господин Арно. – Еще это способ показать нам наше бессилие. Вот, он убил снова, а мы не смогли предотвратить это и не поймали его. Я читал об этом в «Вестнике современного полицейского», там одно время выходил цикл статей о маньяках.
Бастиан кивнул. Он не мог точно сказать, что сейчас чувствует – то ли обиду, то ли злость.
– Да. Бессилие, – произнес он и устало провел ладонями по лицу. – Юную Бартез не собирались убивать. Она не вписывается в его картину, но он взял ее, чтобы посмеяться над нами. Показать, что мы ничего не можем. Мы не остановим его.
Во рту сделалось так горько, что Бастиан сплюнул в траву. Отец когда-то потратил уйму сил, чтобы отучить его плеваться, даже тростью, помнится, пригрозил – помогло, набалдашник там был знатный… Офицер Бруни демонстративно размял пальцы, словно собирался вытрясти из убийцы душу – и да, это впечатляло.