— И Стряпухину, и мне, — кивнул Орехов. — Нет, то были не угрозы физической расправы, скорее… скажем так, намеки, — он мимолетно скривился. — Видите ли, его изобретение несло не одно сплошное благо, как может показаться. Среди прочего оно обещало оставить без работы многих сотрудников.
— Но почему? Вроде бы наоборот…
— Там, где раньше для сборки, скажем, той же печатной машинки требовалось десять человек, теперь справятся двое, приглядывающие за автоматами… Ну, может быть, не двое, но пятеро, — тут же поправился Орехов. — Разумеется, будет какой-то переходный период, оборудование нужно довести до ума, и оно, согласно нашим расчетам, будет стоить очень дорого, в краткосрочном периоде — значительно дороже найма. Но мы знали, что последуют социальные потрясения. Иннокентий Павлович имел несколько неприятных разговоров с представителями профсоюзов после того, как информация о нашей сделке просочилась в прессу. Я же подвергался давлению с другой стороны: многие промышленники дали мне понять, что если Ореховы собираются войти в производство, то им стоит играть по установленным правилам, а не пытаться задать свои.
— И что вы им сказали? — заинтересовалась Салтымбаева.
— Одному господину посоветовал нового портного, — уголок рта Орехова дернулся вверх. — Другому предложил еще кофе. Кстати, не хотите ли еще чаю? Я смотрю, ваша чашка совсем опустела.
Инспектор кивнула, и Орехов подлил ей чаю.
— Материал о готовящейся сделке опубликовала Виктуар Хвостовская, насколько я помню, — заметил шеф. — Как она получила эту информацию?
— Если бы знал, постарался бы этого не допустить, — Орехов развел руками. — Мадам Хвостовская, к несчастью для меня и моих коллег, дивно хороша в своей работе. Уже не первый раз от нее страдаем.
Вот это новость! Оказывается, это Виктуар опубликовала информацию о сделке. Как же мне это на глаза не попалось, я слежу за всеми ее публикациями. Если бы я могла так же складно говорить и так же легко располагать к себе людей, как Хвостовская, я бы пошла в журналистику, честное слово.
В этот момент в полуоткрытую дверь гостиной влетел огромный черный ворон — безошибочно ворон, а не грач, не галка и не иная черная хищная птица. Он опустился на плечо Орехова и уронил конверт, который держал в клюве, ему на колени. На груди у ворона красной каплей горел небольшой рубин на серебряной цепочке: многие птицы-генмоды любят украшения.
— Здравствуйте, господа, — сказал ворон холодным бесцветным тоном, в котором чувствовался слабый иностранный акцент. — Прошу прощения за вторжение, но Никифору Терентьевичу необходимо увидеть это незамедлительно. К тому же, сообщение имеет касательство до вашей беседы.
— И я рад вас видеть, Фергюс, — сообщил ему Василий Васильевич. — Как я вижу, вкус вам не изменяет. Это «Краса Арсаина», не так ли?
Я поняла, что шеф говорит о рубине. И еще я поняла, что передо мною тот самый непроходимый секретарь Орехова.
— Именно, — Фергюс посмотрел на Василия Васильевича крайне холодно.
Шеф, тем не менее, выглядел довольным, хотя обычно он не любит никого раздражать. Я начала догадываться, что «подход», который имел к Фергюсу шеф, выражался в каком-нибудь небольшом компромате.
Орехов вытащил из конверта небольшую фотокарточку и нахмурился, глядя на нее.
— Да, господа, — сказал он. — Фергюс, как всегда, прав. Это касается нашей беседы, и вам небезынтересно будет это увидеть.
Он передал карточку Салтымбаевой, которая показала ее Пастухову. Я тоже нагнулась, чтобы посмотреть, а Василий Васильевич ради лучшего обзора даже залез мне на плечо.
На фотокарточке был снят инженер Стряпухин, лежащий навзничь в луже собственной крови. Рядом с ним на полу стояло пресс-папье в виде фрегата.
Салтымбаева перевернула карточку. К ее обратной стороне была приклеена бумажная лента, на которой машинописным шрифтом кто-то отпечатал: «Цена прогресса слишком велика».
ebooksa