Он явно растерялся.
— Понятия не имею! Я всегда все делал, что он мне говорил! Ну, поначалу, бывало, сырье портил, ну так он всегда у меня из зарплаты вычитал.
— Он сказал, что не видел вас с позавчерашнего полудня.
Глаза Волкова расширились, он побледнел.
— Врет он! — воскликнул он. — Врет! Я был…
Он уселся на койку с таким видом, как будто ноги его не держали.
— Я вам верю, — сказала я.
Волков не отреагировал.
Поколебавшись, я уселась рядом. В профиль он казался даже моложе, чем анфас. Поколебавшись еще немного, я взяла его руку, безвольно лежавшую на колене, в свою. Меня слегка удивило, что его ладонь оказалась больше моей — наверное, раза в полтора. У молодых людей так бывает: руки и ноги первыми идут в рост.
Из Волкова словно выпустили воздух. Он тихо пробормотал:
— Значит, он настолько жадюга. Зарплату как раз в понедельник должен был… Ради двухнедельного жалованья готов на виселицу меня…
— Вы не пойдете на виселицу! — горячо заверила его я. — Если вы не виноваты, то никто вас не осудит. В конце концов, против вас ведь все равно никаких улик, ну и что, что нет алиби.
— Боже, сколько вам лет! — воскликнул Волков раздраженно. — Порете чушь, как девочка!
— Знаете что! — я вскочила. — Между прочим, я пытаюсь вам помочь! И расследование еще только началось!
Он посмотрел на меня отчаянными, почему-то особенно синими сегодня глазами.
— Простите меня! — сказал он. — Простите, и… спасибо. Только они меня обложили. Все, наверное.
— Кто обложил? — мне показалось, что сейчас я выйду на след.
Волков пожал плечами.
— Несчастья, — сказал он. — Видно, на роду так написано. Ничего!
Внезапно он тоже поднялся, как подброшенный на пружинах, начал расхаживать туда-сюда по камере.