— Дальше. Режим второй: луч лазера может менять свою длину, подобно телескопической антенне. Невероятно, но факт. Какая предельная длина луча, определить не удалось — диаметр пещеры ограничен тремя километрами. Но, судя по тому, что мы использовали ничтожную часть имеющейся на рукоятке шкалы, луч может достигать длины в сотни, а то и тысячи километров. Режим третий и тоже запредельно непонятный: луч может «отстегиваться» от ручки и замораживаться в том направлении и при той длине, которые были ему приданы в момент «отстегивания». Как шпага — воткнул куда-нибудь, рукоять отломилась, а клинок по-прежнему торчит.
— Бред какой-то… — пробормотал Сноу. — Не привиделось ли нам это?
— Бред, согласен, но не у обоих сразу и совершенно одинаковый, — парировал Айво. — Режим четвёртый: дистанционное выключение оставленных светиться лучей. Режим пятый: искривление луча. Тут у меня мало что получалось, но факт остается фактом — луч может на протяжении своей длины менять направление, то есть быть непрямым! И последнее: сиреневый луч этого лазера виден не только в точке испускания и в точке попадания на поверхность, но и на протяжении всей своей длины, будто он включен в густом тумане. Вот, пожалуй, всё о теодолите.
Сноу посмотрел на полурастаявшее мороженое и отставил вазочку в сторону:
— И что это за прибор, как думаешь?
— Кто его знает? — спокойно ответил Айво. — Может, это действительно что-то вроде нашего строительного теодолита. Или кисточка, мастехин неведомого художника.
— Какого еще художника? Айво, тебя явно поспешили выписать!
— А что? Мне такое предположение очень даже по душе. Представляешь, Ричи, где-то во Вселенной, вдали от звезд и планет космический Леонардо да Винчи пишет портрет галактической Джоконды вот таким мастехином. И, наверное, у него не только сиреневый цвет есть, но и кобальт синий, сиена жженая, берлинская лазурь, кармин, сепия… — мечтательно произнес Блумберг.
Сноу с недоумением взглянул на напарника и, понизив голос, произнес:
— Тебе не в КОНОКОМе начальником научного отдела работать надо, а идти в ЮНЕСКО или еще куда податься по культурной линии. И откуда ты все эти сирены, да еще жженые выкопал?!.
— Не сирена, а сиена жженая — это охра или оксид железа, краска красно-коричневого цвета, получившая своё название от итальянского города Сиена. Художественные галереи хоть изредка посещать надо, спецагент! — ответил ему Айво и заговорщицки подмигнул. Потом обернулся. — Официант, два кофе будьте любезны!
Когда официант принес заказ, Айво снова заговорил:
— А вот потом у меня начинается какая-то путаница в голове. Смутно помню, что мы с тобой опять сидим на том самом постаменте и я что-то делаю с шаром… Но вот что? И потом… открывается тяжеленный люк и оттуда снизу бьёт свет. Или нет?
Сноу высыпал крошечный пакетик сахара в чашку и помешал.
— Всё примерно так и было. Ты просто зачем-то катнул шар по поверхности подиума. Я его поймал, сидя с противоположной стороны, но заметил, что он слегка дернулся, прокатываясь посередине диска. Я полез туда и обнаружил крошечную лунку, которую мы с тобой не заметили в прошлый раз. Подумал, что действовать механизм должен так же, как и в лифте, положил шар в лунку и вынул. И тогда верхняя часть пьедестала начала медленно подниматься, пока не открылся колодец, освещенный изнутри. Кислорода у нас с тобой оставалось уже немного, а дышать им приходилось всё чаще.
— Это понятно, мы очень долго находились в бедной кислородом среде, и даже периодические порции чистого воздуха не могли компенсировать его нехватку. Начинала ощущаться гипоксия. И первым делом она повлияла на работу органов чувств и мозга, — пояснил Блумберг.
— Совершенно верно. Мы с тобой начали спускаться в эту шахту…
— Да, это я тоже припоминаю, хотя и смутно. Там ведь не оказалось лифта?
Сноу немного странно посмотрел на Блумберга:
— Лифта мы с тобой не нашли. Но, спустившись вниз, попали в горизонтальный туннель и пошли по нему.