— Здравствуйте, мы… — начал Сноу.
— Заходите, — хозяин посторонился, пропуская посетителей.
Ричи и Айво вошли и огляделись. Они оказались в комнате средних размеров с тремя окнами-иллюминаторами на округлой стене. Слева располагались две двери, наверное, в санузел и на кухню. Справа, вдоль прямой стены, разделяющей апартаменты и коридор, стояло несколько металлических шкафов. В торцевой части комнаты виднелся широкий диван, а посередине стоял журнальный столик в окружении трех миниатюрных кресел. Дельпьеро сделал приглашающий жест, предлагая гостям присаживаться.
— Пиво будете? — вполне буднично спросил итальянец. — Холодное.
— Спасибо, с удовольствием, — искренне ответил Блумберг.
Дельпьеро вышел в одну из дверей — там действительно оказалась крохотная кухня — и вынес три большие запотевшие банки ледяного пива.
— Я вас тоже поддержу, потому как только что со смены вернулся и могу себе позволить. Ну-с, синьоры, что вас привело ко мне? — спросил он, опускаясь в кресло и откупоривая банку. — Хотя, наверное, догадываюсь. Хотите узнать подробности?
Сноу кивнул:
— Да, конечно, и, кроме этого, поблагодарить вас за спасение.
— Какое там спасение! — беспечно махнул рукой итальянец. — Я совершенно случайно вас заметил. Ваши поиски, как вам, наверное, уже сказали, длились три дня. Нами отрабатывались места ваших посадок и местность между этими точками. И вот, доставив группу спасателей на пик Лоусона, я полетел обратно в сторону Черных скал на небольшой высоте и умеренной скорости.
— А почему на небольшой высоте?
— Вел разведку. На всякий случай — привычка. Вот случай и представился. В районе Змеиного каньона я довернул западнее и пошел вдоль воображаемой осевой, связывающей ущелье и мемориал в Черных скалах. Я там не раз пролетал с момента начала поиска. Поэтому нельзя сказать, что я очень уж внимательно всматривался, но все-таки в этот раз что-то подсказало мне чуть отклониться от курса. Дело в том, что на дне ущелья много тени, и там всё-таки не так жарко, как на открытой местности. Я и рассуждал, что, если вы живы, то обязательно будете стараться искать тень. И я увидел небольшой распадок, уходящий перпендикулярно ущелью. Приземлился, потому что, собственно, это и не распадок вовсе был, а, скорее, большая щель в скале. Шириной метров семь. Я пошел по щели и вскоре наткнулся на вас.
— А вот отсюда поподробнее, пожалуйста, если можно, — попросил Сноу.
— Можно. И даже так, как я вам сам рассказать не смогу. Хотите посмотреть материал с моей видеокамеры?
— А он у вас есть? — не поверил удаче Ричард.
— Конечно. Как вы позвонили, я сразу вспомнил о видеозаписи и нашел его. Копию для вас тоже сделал.
В торцевой части комнаты над диваном засветился трехмерный экран гологравизора. Сноу и Блумберг жадно смотрели на завершающий этап операции по их спасению глазами пилота Эннио Дельпьеро. Камера была закреплена на шлеме пилота.
Вот флайт, летевший до этого вдоль ущелья, начал притормаживать и приземлился у глубокой расселины, уходившей в сторону. Дельпьеро вылез из аппарата и направился вглубь трещины. По тому, как периодически приближалась то одна стена, то другая, можно было понять, что итальянец не просто идет, а внимательно осматривает любое место, где могут оказаться люди. Сноу мысленно отдал должное добросовестности спасателя. Наконец, обогнув очередной скальный выступ, Эннио почти наткнулся на две фигуры, распростертые на песчаном дне ущелья. В одной из них Сноу с трудом признал себя. Тот Сноу, который на экране, еле шевелился и пытался тянуть за собой совершенно неподвижное и инертное тело Блумберга, казавшегося мертвым.
— Эй, эй! — закричал закадровый Дельпьеро и присел возле них. — Вы живы?
На лице сначала Блумберга, а затем и Сноу появились кислородные маски. Вызывая подмогу, итальянец одновременно умудрился сделать каждому укол антишокового препарата. Сбегав к флайту, он принес воды и попытался влить несколько капель в Блумберга. Кадык шведа, наконец, дернулся и Айво сделал глоток. Сноу тем временем просто лежал на спине, но осмысленно придерживал рукой кислородную маску. Буквально через пять минут прилетела бригада спасателей, и в общей суматохе невозможно было ничего разобрать.