Овердрайв

Макдауэлл А. К. На обочине

 Стоит он, короче, правой рукой подпирая левую щеку, и молчит. Я сразу понял, что сейчас что‑то будет. Он дергает меня за ворот, коротко бьет в лицо.

— Ты чего, родный?

   Не очень больно, скорее, непонятно, зачем все это. Я и так пойду с ним, потому что достало бегать, скрываться, бухать меня, черт побери, достало, а к мусорам не пойду. Бить‑то зачем?

   Под ребра уперся ствол.

   Это очень неприятно.

— Ну? — говорю.

— Где пластик?

— Не при себе.

   Не вру. Я не такой идиот, чтоб таскать пластик с собой.

— Не дури, — говорю, — ну выстрелишь ты, ну помру я. А пластик ты потом где возьмешь? Боженька ниспошлет? Или сам будешь сочинять?

   Говорить, когда рукой сжимают куртку так, что трудно дышать, чертовски неудобно. Все сегодня как‑то по–дурацки складывается. Я знал, что за мной идут, и это был вопрос времени, когда мне начнут задавать неудобные вопросы, но я и представить не мог, как это будет просто. Буднично.

   Страшно.

— Много говоришь.

   Он ослабляет хватку. А потом, видя, что я готов сотрудничать, — а кто не готов‑то, когда ствол ребра царапает? — отпускает и делает шаг назад.

— Только дернись…

— Да–да, — киваю, — ты в меня пальнешь, и мне будет плохо. Я не дурак.

   Вопрос спорный. Да, мне двадцать четыре года, я недурен собой и достаточно умен, чтобы сделать пластик, на котором я сдаю всех и каждого, но достаточно глуп, чтобы об этом растрендеть.

   Умная голова дураку досталась.

   Так. Он более–менее успокоился. Сейчас левой рукой сбиваю ствол, ногой под колено. Он падает, я добавлю с локтя по затылку или ребром ладони в висок. Забрать пистолет и бежать. Денег хватит свалить в другой конец страны.